Александр Завьялов — рассказы о тиграх и собаках

Пошли мы как-то всей семьёй на базар. У меня прямо глаза разбежались от всякого изобилия. Слюнки потекли, в животе заурчало. Не выдержал я и отлучился в мясной отдел.
Остановился возле прилавка, где самая большая гора мяса, и стал украдкой пригляд вести. В нашем деле главное — тщательно составить план экспроприации. Смотрю, продавщица тучная, — значит, реакция у неё не ахти. Дождался я, когда она отвлеклась, и потянул с прилавка маленький филейный кусочек. Килограмма на три. И вот тут, к моему ужасу, ждал меня неприятный сюрприз. Эта продавщица, на удивление, среагировала мгновенно. Схватилась за другой конец филейки да как заверещит! Я испугался, хотел уж было бежать, да зубы, как назло, заклинило. Я на себя кусок тяну, торговка — к себе тащит. Кричит, ругается, всякими нехорошими словами меня обзывает. Дубину откуда-то достала и со всей моченьки по спине меня огрела. Я так и взвыл от боли! В глазах потемнело, слёзы дробью в разные стороны брызнули. Заскулил с такой душераздирающей болью, что всем покупателям аж не по себе стало. Одна только торговка злорадно расхохоталась. Я побежал, переламываясь в спине, а она мне вслед кричала:
— Ещё раз увижу, псина блохастая, вообще прибью!
Спина потом с неделю болела, на спине спать не мог. А всё же мы, собаки, так устроены, что мстить совсем не умеем, даже зла не держим. В первую же ночь привиделся мне целительный, душераздирающий сон. Снилось мне, будто лежу я на санях, весь такой раненый и перебинтованный, а в санки запряжена, как в собачью упряжку, продавщица эта мясная. Тянет она кожаные ремни, упирается со всей моченьки. А пурга страшенная такая, словно мы в Антарктиде какой или в Арктике. Дорогу совсем замело, от снежных вихрей вокруг ничегошеньки не видать. Тащит бедная продавщица санки, а снежная крупа ей прямо в лицо бьёт, чуть ли не с ног сшибает.
— Ничего, Коленька, больница уже близко, — говорила она, глотая слёзы. — Потерпи, миленький. Только живи, хороший мой, только живи.
И я терплю, лежу на мягкой подстилке, тот самый филейный кусок потихоньку общипываю, растягиваю удовольствие.
Всю дорогу она мне ласковые слова говорила. Я тоже в ответ поскуливал. Она сама попросила, чтобы я отзывался. Всё боялась, что помру, не дотянув до больницы.
— Вот вылечишься, я тебе котлеток нажарю, — говорила она. — Любишь котлетки?
Я пробурчал там чего-то.
— Вот и хорошо, вот и чудненько. Шашлычками тебя накормлю, бастурмой. Люля-кебаб пробовал? А лявянги? Ничего, попробуешь ещё. Я тебе самые деликатесы готовить буду. Ты ведь голодненький был, раз пошёл на преступление. Ничей, конечно, беспризорный. Эх, бедовая головушка! Намучился поди по жизни, настрадался, а тут я ещё — палку эту, окаянную, из рук выронила. Надо же, прямо по спинке она тебе угодила. Сильно больно было, да? Да уж знаю, можешь не отвечать. Тебе и нельзя много говорить. Береги силы. Отозвался чуть — и ладно. Как же ты скулил, бедненький, как же плакал! У меня сердце чуть не оборвалось. Столько боли и обиды! Никогда себе не прощу! Эх, только бы до больницы дойти, только бы успеть! Только не умирай, хороший мой, держись! Держись, родненький! Если тебя не будет, и я жить не смогу!
Потом она совсем выбилась из сил, присела рядом на санки, погладила меня и заплакала.
— Не могу дальше идти, — всхлипывала она. — Сил больше нет. Пропали мы с тобой, теперь уж точно замёрзнем. Я-то ладно, пожила своё. А ты молодой совсем, щенок ещё. Вот горе так горе!
Гладит меня и ревмя ревёт, и у меня у самого слёзы навернулись. Заскулил я как можно жалостливей да тут же и проснулся. Пощупал лапами мордаху, а она и впрямь мокрая от слёз.
Совестно мне стало, неловко как-то: выходит, я хорошую женщину под страшные душевные муки подвёл. Ведь теперь её до конца жизни совесть грызть будет. А у совести клыки длинные, острые — не позавидуешь. И всё это из-за меня.
С тех пор я решил мясо чужое не воровать. Думаю, нужно просто вежливо попросить, и так дадут, не откажут. Люди все хорошие.
Продолжение следует

Записки Коли Диканьского

Хозяину моему Никите девять лет было, когда мы с ним встретились. Случилось это шесть лет назад при судьбоносных обстоятельствах…
В тот день проснулись Никита и дружок Егорка ещё до зорьки и на рыбалку отправились. Придумали до Леонтьевской протоки махнуть. Дорога хоть и не близкая, зато место больно уловистое. Утро всего лишь посидят — и всякий раз у каждого полнёхонькое ведро окуней, лещей, плотвы… и другой рыбёхи наудачу. Без улова никогда не возвращались.
И вот идут они к месту по-над обрывистым берегом, веселёхонько разговаривают, смеются, и тут я тону… Я уже тогда взросленький был, почти три месяца. Потерялся у своей мамы-дворянки и по глупости со сваи в речку бултыхнулся. Понесло меня течением и прибило вместе со всяким плавником и хламом к обрывистому берегу. Забрался я на осклизлую корягу, а выбраться из воды не могу: берег обрывисто нависает. Остаётся что — скулить да повизгивать.
Тут-то меня парнишки и услышали. Первым мой Никита всполошился. Он вдруг резко остановился и прислушался.
— Егорка, слышишь? Скулит кто-то… щенок вроде…
Ну, я ещё больше заголосил. Никита сразу к обрыву кинулся, да тут же в растерянности замер. К самому краю никак не подойти, опасно: берег высокий, до воды метра три-четыре, и подмыт сильно, наброво — трава вместе с дёрном чуть ли не на метр провисает. То и дело большие комки глины в воду бухают. И всё же насмелился он и к самому краю подполз. Глянул вниз и поначалу даже разобрать ничего не смог. Столько река всякого дерева нагнала, ошметки коры и мусора, и всё это друг на дружке громоздится, пенится в водовороте. Увидел я парнишку, заскулил, затявкал, что есть мочи: мол, здесь я, здесь!
— Чео там? — нетерпеливо спросил Егорка.
— Щенок на ветке сидит. Как же он сюда попал?
— Как, как… Топили да не дотопили. Пойдём, ничем ты ему не поможешь.
— Как это пойдём?! — Никита даже рассердился. — Оставим его погибать? Да ты…
И в это момент ветка талины, на которой я сидел, вдруг отцепилась от корневища разлатой кокорины и поплыла вдоль берега. Метров через пятьдесят начиналась быстрина, а дальше и вовсе шумный перекат. На таком течении мне никак не удержаться, соскользну в воду — и поминай как звали. Прости мама непутёвого сына. Я прямо оцепенел от ужаса, даже скулить перестал. Никита тоже, конечно, испугался за меня, в ту же секунду скинул курточку и сиганул в ледянющую воду. Не мешкая. Потом-то я узнал, что с малолетства отец Никиту к плаванию приучил. Как лето, так он из воды не вылезает, хорошо плавает, за раками ныряет на глубину. Так это по лету, в жару, а тут в весеннюю воду да в омут глубокий, водоворот страшенный. Обожгло его холодом, даже дыхание перехватило, от страха всё тело свело.
— Вот безбашенный! — ахнул Егорка. А сам к берегу подойти боится. — Чео, сдурел? Никитка, к берегу давай!
Никита всё же перемог страх, скоренько догнал ветку и меня с ней, а я реву, с жизнью прощаюсь. Прижал он меня к груди — я дрожу всем тельцем, тыкаюсь. Кое-как всё же доплыли к берегу. К счастью, сразу перед перекатом под обрывом пологий бережок начинался. На него и выбрались. А там уж и Егорка помог нам на травку вылезти.
Успокоился я малость, на Никиту во все глаза взираю. А когда стали меня колбасой кормить и салом, и вовсе уверовал в свою счастливую судьбу. Возле костерка разомлел, спать захотелось. Сквозь дрёму слышу:
— И зачем он тебе нужен? — ворчал Егорка. — Дворняжка обыкновенная.
— Сам ты обыкновенный, — заслонил меня Никита. Сам дрожит от холода, зуб на зуб не попадает. — Моя собака.
И эти слова так мне по сердцу пришлись! Ещё теснее прижался к Никитке своим тельцем, и уже совсем мне спокойно стало.
— Ты только никому не рассказывай, что я в речку прыгал, — попросил Никита, когда согрелся. — Мамка, сам знаешь, какая впечатлительная! Да и отец по головке не погладит.
— Ладно, — пообещал Егорка, — а ты всё равно ненормальный.
Сначала хотели меня Герасимом назвать, как главного героя дедушки Тургенева. Это который Муму любил, но потом пошёл на поводу вздорной барыни… Увидели между нашими судьбами очевидную связь: и в моей судьбе, и в жизни того Герасима водная стихия сыграла решающую роль. Но потом подумали, подумали и назвали меня Колей в честь Николая Васильевича Гоголя. Я на великого писателя и впрямь очень похож, особенно в профиль. Длинный и острый нос, на мордахе короткая шерсть, а с ушей грива как каре свисает. Да и впоследствии способности к писательству открылись… Имя мне сразу понравилось, солидное такое, надёжное, не какой-нибудь Бобик или Тузик — котам на смех.
Я, естественно, хозяина не разочаровал. Ох и смышлястый я оказался! Хоть и дворянин, а видать, и у меня в крови овчарки были. К году длинной шерстью оброс, весь такой рыженький, нарядный стал. Даже поговаривают, что мама или папа мои из шотландских овчарок, или колли, как эту породу ещё называют. Все команды я слёту разучил, меня и дрессировать-то не пришлось. Стразу понял: начнёшь шкодить и плохо учиться — на цепь посадят или сплавят куда-нибудь, к чёрному коту на кулички. Хотя и хитрю иногда, но не со зла, не корысти ради, так получается… Мимодумно. Главное, очень уж я добрый, ласковый и послушный. От счастья прямо-таки всего распирает! Люблю я хозяина своего и всю семью, аж дух захватывает!

Продолжение следует

Никита пошутить любит и частенько небылицы про меня рассказывает. Однажды среди сверстников такое отгрохал:
— Мой Коля просто зверь какой-то… Вчера мы с ним ездили в город — он там такое учудил!.. Смотрю, бегает мой Коляша, а из пасти у него какая-то верёвочка торчит. Сначала я не обратил внимания: ну, верёвочка и верёвочка. Потом подозвал его, гляжу, а это, оказывается, поводок… Потянул я за поводок этот — и еле-еле вытащил из пасти вот такенную таксу!.. — на полметра развёл руки Никита.
— Да ладно заливать! — усомнился худой и долговязый Славик.
— Да что мне врать-то? Так всё и было. Хорошо ещё, целиком заглотил и недавно. Обошлось. Такса отдышалась маленько, очухалась, даже гавкать давай. Недовольная такая, сердитая. Обиделась, наверно. Тут и хозяйка прибежала, старушка какая-то. Я ей говорю: вашей собаке, бабушка, ни с того, ни с сего плохо стало. Хорошо, говорю, мы с Кольком рядом были. Оказали первую помощь…
— А хозяйка, случайно, не старуха Шапокляк была? — спросил упитанный Вадик.
— Может, и Шапокляк. Я в её паспорт не глядел.
Никита тогда меня просто в краску вогнал. Мне поначалу казалось дикостью, что хозяин на меня всякую напраслину наводит. Обижался даже, а потом — ничего, сам стал среди собак байки распускать. Я ведь во всём стараюсь Никите подражать. Недаром говорят, что собаки на своих хозяев похожи.
Помню, собрал вокруг себя свору и такую небылицу закинул:
— Кошек заметили, как меньше стало? Это я их на деревья загоняю, и они там неизбежно погибают…
— Что-то я не видел, чтобы коты на деревьях погибали, — ехидно пропищал ободранный пудель.
— У меня погибают! От страха. Если не все, то девять из десяти — точно.
— Это с какой такой радости?
— Не верите? Я сам своими глазами видел! Помните того лохматого сибирского кота, который возле котельни жил?
— Ну да, он вроде как ничей. Что-то его давно не видно.
— Вот-вот. Я его тоже на дерево загнал. А через полчаса мы с хозяином мимо возвращались, глядим, кота с дерева снимают и на носилках уносят…
Эти коты постоянно мою психику расшатывают. Вредоносные животные. У меня такое чувство, что они против рода человеческого что-то замышляют. Всё время чем-то недовольны, зануды редкостные. Вот и воюю с ними не на жизнь, а на смерть. Уже вся морда когтями исполосована. Эх, моя бы воля — я бы запретил котам носить когти длиннее одного миллиметра.
У котов сильной любви к хозяевам нет — это все знают, — эгоисты они, только о личной выгоде заботятся. Вот хоть нашего кота Агафона взять. За связку воблы продаст и даже не покраснеет.
Помнится, прошлым летом такой случай вышел. Солнце распалилось не на шутку, вся земля в пекло превратилась. У меня шерсть длинная, мне и вовсе худо. Разморило, и задремал я под яблонькой. Вдруг чую, что-то такое, неправомерное, происходит. Я один глаз приоткрыл, и глазу своему не поверил. Гляжу, семья бобров — штук десять их было — разбирают нашу баньку и брёвна со двора к дороге выносят, на телегу складывают. У меня от наглости такой на глазу нервный тик случился. Подскочил я как ошпаренный, об яблоневую ветку головой треснулся. Кинулся я к ним, бобрам этим, и спрашиваю: так, мол, и так, по какому такому праву? Где разрешение на снос? Выдвинулся их старший бобёр и давай мне объяснять, раскладывать. Оказывается, наш кот Агафон обменял нашу баньку на ведро карасей. Это как? И главное, за спиной всей семьи ладил, втихую. Вот и скажите мне, что коты — хорошие животные.
Ну, я, естественно, возмутился, осерчал. Заставил их баньку обратно сложить. К счастью, ни хозяин Никита, ни семейные ничего не заметили. Как только бобры баньку восстановили, отец и Никита с покосов пришли, а мать весь день возле плиты толкошилась, во двор и не выходила.
Продолжение следует

Записки смышлёной собаки

Мы нашу корову летом в стадо наряжаем. Пасётся она на сочной зелёной травке, а потом молоко вкусное приносит. Не зря мы её Кормилицей зовём. От неё зависит благосостояние и здоровье нашей семьи. Я лично её провожаю к своим знакомым, пастушьим собакам, и передаю из лап в лапы. Я бы и сам её неплохо пас, но лучше, конечно, если это будут делать профессионалы.
По дороге я всегда Кормилицу спрашиваю, хорошо ли к ней относятся другие коровы, не обижают ли собаки, пастух. Однажды она мне пожаловалась, что её пастух Говядиной называет. У меня, конечно, сразу шерсть на загривке вздыбилась. Сразу побежал пастуха искать. Ну, думаю, порву в клочья, будет знать, как над нашей коровой смеяться. К счастью, по дороге пастушьи собаки попались. Оказалось, ничего личного, пастух всех коров так называет. Типичное поведение невежественных людей.
С недавних пор наша Кормилица вместо молока сливки приносить стала. Жирность двадцать процентов. Другие коровы обзавидовались, конечно, им тоже захотелось отличиться. Стали за Кормилицей подглядывать: какую она травку выбирает, что за режим питания? Заинтересовались химическим составом молока, соотношением жиров, белков и углеводов. Пристали к самой Кормилице с расспросами, а та только рогами разводит.
— Сама удивляюсь… Ни с того, ни с сего как-то…
Коровы обижаться стали, на Кормилицу ополчились, то толкнут, то рогом подденут. Пришлось мне с каждой коровой по отдельности беседовать. К некоторым, особо непонятливым, применил вразумляющее воздействие.
Мне, конечно, сливок не достаётся, но я о себе в последнюю очередь беспокоюсь. Для меня главное, чтобы семья сытая и счастливая была. Оттого стал думать, как бы так Кормилицу уговорить, чтобы она не только сливки, но и сметану, и сгущёнку производила. Скажем так: утром сливки, в обед сметану, а вечером сгущёнку.
Выслушала Кормилица меня без всякого энтузиазма и даже обиделась.
— Ну ладно, сливки и сметану — это я ещё смогу, — жалобно промычала она, — а сгущёнку… Она же сладкая должна быть.
— У пчёл мёд тоже сладкий. И ничего, как-то справляются.
Кормилица понурилась, глаза её затуманились.
— Ладно, я попробую, — обронила она.
После этого мы дня три от Кормилицы ни молока, ни сливок не видели. А потом принесла она ведро сметаны, а ещё через четыре дня — ведро сгущёнки. Все, конечно, удивились, со всех сторон подбегать стали. С телевидения приехали. Захотели секрет знать. А какой тут секрет? Природный дар. Ну, ещё любовь и внимание родных и близких, что немаловажно. Мое, в частности, непосредственное участие… Хоть Кормилица в сроки не уложилась, а всё же задание моё выполнила.
Узнали о Кормилице и с дальних краёв. Потянулись делегации перенимать опыт. Потом и вовсе приехали какие-то сомнительные личности и большие деньги за нашу корову предложили. А как можно свою Кормилицу продать? Она ведь своя, родная, член семьи.
Ушли они, конечно, ни с чем. Только стал я замечать, что эти же подозрительные типы вокруг Кормилицы крутятся. Так и подумал, что украсть хотят. Принялся я ещё тщательней догляд вести. С пастбища не отлучаюсь, с коровы нашей глаз не свожу.
Но однажды задремал я под берёзкой на какую-то минуточку, открываю глаза — нет Кормилицы. Вскочил как ужаленный, давай носиться по всему полю. Пастух пьяный спит, да и все пастушьи собаки вповалку валяются, дрыхнут. Видимо, снотворного им подсыпали. У коров спрашиваю, и все одно и то же заносчиво твердят: мол, следите за своей уникальной коровой сами… Только одна порядочная корова нашлась, показала направление, в какое Кормилицу повели. Тотчас же я и след взял. Кинулся я во все лопатки по следам, через горку перемахнул, гляжу, двое воров нашу Кормилицу к грузовой машине ведут. Кормилица голову опустила и плачет навзрыд. Воры на неё грубо покрикивают, один даже палкой её по спине огрел. У меня от гнева прямо в глазах помутилось, внутри всё захрипело, шерсть на загривке вздыбилась. Зарычал я, залаял грозно и с горы на бешеной скорости скатился. Одного вора сходу сшиб, хотел его загрызть насовсем, но отложил пока… Другой вор от меня в кабине успел скрыться. Кидался я на машину, стекло пытался разбить, да только мордаху повредил. Стекло крепкое оказалось, калёное.
Того вора, что по земле ползал, я по доброте своей собачьей пощадил. Не стал об него клыки марать. Посмотрел ему в глаза, а там испуг и подлое что-то, гадкое. Погавкал я вдоволь, порычал с ненавистью: мол, если ещё раз Кормилицу тронешь, не пожалею. Потом отвернулся и гордый весь такой сказал:
— Пойдём, Кормилица. Никто тебя больше не обидит.
Она обрадовалась, повеселела и попросила:
— Можно я ему копытом звездану?
— Оставь… — поморщился я. — Не марай копыто. Пускай ими правоохранительные органы занимаются.
И пошли мы солнцем палимые назад на пастбище. По дороге я Кормилицу немного пожурил.
— Ты почему не кричала, когда они тебя уводили? — строго спросил я.
— Они сказали, что на конкурс красоты меня повезут.
— И ты поверила? — удивился я.
— Да. Они меня очень хвалили. Восторгались мной.
— Почему же ты плакала возле машины?
— Они мне сказали, что на красивой машине повезут, а сами грязный грузовик без всяких удобств предоставили.
— И ты поняла, что тебя обманывают?
— Ага. Сказала им, а они сразу грубить стали. Один даже ударил больно.
— Я видел. Эх, Кормилица ты наша, разве можно чужим людям доверять… Чужие люди в потёмках.
Тут смотрю — коровы нам навстречу бегут. Обступили Кормилицу и, перебивая друг дружку, давай рассказывать, как они за неё испугались, переволновались не на шутку, у всех молоко пропало. А я тем временем овчарок распинал и такую им взбучку устроил, что они теперь только вокруг Кормилицы кругами ходят, ни на шаг не отступают.
Потом меня эти злые люди отравить пытались. Колбасу подбрасывали, начинённую сильнейшим ядом. Только я всякий раз начеку был. Тут же зарывал её в землю, чтобы никто не отравился. Но плохие люди, известно, упорные создания, мстительные. Эти воры приходили к нам домой, разговаривали с родителями Никиты. Один жаловался, что я его покусал. А другой якобы свидетелем был. Дескать, я бешеный, и меня нужно пристрелить. К счастью, всё благополучно разрешилось. Пастух хоть и пьяный был, а краем глаза видел, как эти двое нашу Кормилицу уводили. Теперь эти воры в нашу деревню и носа не показывают.
Когда всё выяснилось, меня, конечно, похвалили. Наградили вкусной ветчиной и большущёй костью, которую я целую неделю грыз. С тех пор я, правда, запретил Кормилице сметану и сгущёнку приносить. От беды подальше. Теперь она сыр и творог производит.
Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки


В прошлом году дело было. Пошли мы с Никитой и Егоркой на рыбалку. Всё на ту же Леонтьевскую протоку. На этот раз с ночёвкой решили. Уже осенние заморозки пошли, и налим стал брать. А налимы редко днём охотятся, им самую глухую тьму подавай, особенно когда луны нет. Они в нашей речке, как поленья; бывает, какое бревно выволочешь, так ни в какой садок не влезает. Разве что на кукан посадить. Отец обещался утром за нами приехать, забрать улов. Сами-то мы, понятно, не донесём столько-то…
К вечеру небо прояснилось. Млечный путь показался, созвездия разные. Жаль, я в них не разбираюсь, узоры и впрямь завораживающие. Такая красота, что дух захватывает. Никита и Егорка друг с другом соревноваться стали, кто какие созвездия знает. Я только и успевал запоминать. Узнал я тогда, что на каждой звезде такие же планеты есть, как наша. И везде собаки водятся. Всякие разные породы. Может, и коты где есть. Да уж пускай будут, а то скучно без них.
Одно плохо: похолодало сильно. Потихоньку забереги ледком прихватило. А у нас ни палатки, ни спальников. Мне-то никакой мороз не страшен: шуба тёплая, лохматая, я и в минус сорок не мёрз. Мне даже хаски завидуют. А парнишки мои только коврики взяли да одеялки лёгонькие. Ну, оделись хорошо — штаны ватные, куртки тёплые, а всё равно не по погоде. Думали, возле костра и так сгодится. Да и не собирались спать — наметили всю ночь налимов из речки выдёргивать.
А налимы эти что-то и не собирались клевать. Уже часов пять прошло, как стемнело, а колокольчики повисли как застывшие, молчат, хоть один бы дрогнул, затеплил надежду.
Потихоньку моих в сон клонить стало. Никита носом клюнул и на коврик повалился. Егорка тоже задремал. Шарфами лица укутали, запахнулись в куртки на все пуговки и к костру жмутся. Я рядом с Никитой прилёг, боком его согреваю.
Через какое-то время костёр притух совсем, угольки только краснеют. Смотрю, Никита ворочается, мёрзнет, никак согреться не может. Мне бы дровишек в огонь подбросить, но я страсть как этот костёр боюсь. Вот ничем меня не напугать, а огонь побаиваюсь. Природа его мне непонятна. Однажды мне страшный сон приснился. Будто загорелась на мне шерсть, и я еле-еле успел в речку прыгнуть. Вот и не подхожу я к костру близко, с опаской на него взираю.
Растревожился я сильно: вдруг Никита заболеет, простынет или воспаление лёгких подхватит? Вон как колотит от холода, зуб на зуб не попадает. Снял я тогда с себя шубу вместе с хвостом и Никиту ею накрыл. Пушистый хвост вместо шарфа приладил, шею надёжно прикрыл, где ангина подобраться может. Никита сразу засопел, дрожать перестал, вытянулся в тепле. Сразу же мне на душе легко стало, спокойно.
Сам-то я без всякой одёжи остался — мясо на костях, жиру самая малость. А откуда он, жир этот, возьмётся? Веду активный образ жизни, бегаю с утра до вечера, ношусь как угорелый. Раньше без надобности было, а сейчас жирок бы не помешал. Что и говорить, так меня холодом и пронзило! Чую, околеваю, лапы и вовсе окоченели. Стал бегать туда-сюда, чтобы согреться, прыгаю разные стороны. Разминаюсь, одним словом, а сам краем глаза на Никиту поглядываю. Боюсь, проснётся, увидит, что на нём шуба моя, и с испугу её в костёр бросит. Как Иван шкурку Царевны-лягушки. Или просто сонный отпихнёт в сторонку — ну, она и запалится. И как я потом без шубы? В таком виде у меня вообще никаких перспектив. Без шубы собаке никак нельзя.
Вдруг слышу: колокольчик тихонько брякает. Знать, налим попался. Ну, думаю, сейчас как загремит на всю округу, и Никита с дружком точно проснутся. Тут уж размышлять некогда было. Скоренько я опять шубу на себя накинул и как ни в чём не бывало принялся по бережку выхаживать. Сразу и колокольчик заголосил как очумелый. И я сразу залаял звонко: мол, просыпайтесь скорей, путина началась!
Вскочил Никита и к закидушке кинулся, стал леску выбирать.
— Егорка! Большое что-то! — закричал он. — Не могу вытащить! Коля, не мешай! — это он мне. — Не лезь со своими лапами!
Егорка тоже подбежал, помогать давай. Я вокруг прыгаю, заливаюсь от радости. В шубе сразу согрелся, даже жарко стало.
Налим с метр, наверно, попался, не меньше. Никита его на кукан посадил, а он спокойный такой, рассудительный. Замер на дне, и только жабры чуть шевелятся.
Тут и остальные колокольчики как обезумели. Голосят что есть мочи, трезвонят один за другим, а то и одновременно. Парнишки только и успевают налимов вытаскивать. Не до сна стало. В костёр дрова подкинули, и заполыхал он, озарил окресы.
— Может, зря? — засомневался Егорка. — Всех налимов распугаем.
— Наоборот, хорошо. Папа говорил, налимы как завороженные на свет костра идут.
Парнишки мои согрелись, а налимы и впрямь нисколько натиск не ослабили.
Утром отец приехал, а у нас целая гора налимов, и ещё три больших судака. Каждый килограмма по два, не меньше. Я вокруг важно выхаживаю, искоса с гординкой поглядываю. Вот, думаю, свезло: и рыбы наловили, и здоровье в целости-сохранности. Всё благодаря моим усилиям…
Домой веселёхонько возвращались. Никита с Егоркой, перебивая друг дружку, живо рассказывали про нашу удачную рыбалку, а я смотрел в окно и думал, что нужно достать где-нибудь ещё одну шубу, запасную, и держать её на всякий пожарный случай.

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки — 6


После этой рыбалки в теле моём странные изменения случились. Когда холодно, организм в особенном режиме работать начинает. От меня такое сильное тепло исходит, что в избе меня вместо печки используют. Меня даже на зимнюю рыбалку не берут, если лёд тонкий. И снег, и лёд подо мною сразу таят, и приходится мне часто менять дислокацию. Однажды засиделся, засмотрелся, как Никита из лунки окуньков выдёргивает, да так и бултыхнулся в воду. Хорошо, хозяин рядом оказался. Подполз по льду и за лапу меня выдернул.
В трескучие морозы меня силком в дом загоняют. Печка в доме, конечно, тоже есть, но её недостаточно. Опять же экономия на дровах и угле. К тому же тепло моё особенное — полезное, исцеляющее, силу человеку даёт. Бывало, протопишь избу, как следует, и уже духота, как в бане. Тогда выпроваживают меня на улицу, чтобы я в коровнике посидел или в курятнике.
Кормилица, корова наша, постоянно просит, чтобы я в лютую стужу хоть полчаса рядом с ней побыл. Скучно ей по полгода в коровнике сидеть. В тесноте, в темноте, в холоде да без движения. Вот и захожу по нескольку раз на дню поболтать. Затрагиваем разные темы, благо кругозор у меня широкий. А всё больше о весне мечтаем. Тяжёлая у неё жизнь, а когда о хорошем думаешь, всё легче.
Пожалел я как-то Кормилицу, а она мне говорит:
— Это ещё что — терпимо. Как подумаешь, каково оленям зимой, лосям, косулям и всем нашим, кто травой питается, даже страшно становится. Снега иной раз по два метра выпадет — где они там траву находят, я вообще не представляю! Ужас! А морозы какие! За сорок градусов бывает! За пятьдесят! Страшно! А в пургу холод до костей пробирает. Сколько раз слышала — и замерзают, и умирают от голода. Бывает такая зима лютая, что до весны мало кто доживает. О-хо-хо, зиму пережить — не поле перейти. Даже хищников зимой жалко.
Послушал я тогда Кормилицу и полюбил её ещё больше. Захотелось ей косточку принести, припрятанную шкурку от сала, да вовремя вспомнил, что у нас рационы разные. А ещё мне почему-то вспомнился один странный случай.
Повстречал я как-то зимой знакомую собачку и спрашиваю:
— Что-то давно тебя не видно. Случилось чего?
— Да с хозяйкой моей плохо. Всё время от неё не отхожу.
— А что с ней? — разволновался я.
— Депрессия у неё.
Удивился я: что за болезнь такая? Оказалось, это какая-то таинственная хворь, которую никакими анализами выявить нельзя, но люди её очень ценят.
— Разве твоя хозяйка в холодном тёмном сарае живёт? — сыпал я вопросами. — Её по полгода оттуда не выпускают? Солнца не видит?
— Нет, что ты.
— Неужели на улице живёт, на морозе? — ахнул я.
— Мы в тёплом доме живём. Хорошо у нас, уютно, всё есть.
— Подожди, она что, голодает? Одним сеном питается?
— Да нет, с питанием у нас всё хорошо. Полный холодильник. Деликатесы едим.
— Тогда я вообще ничего не понимаю! — растерялся я. — Странно. Я-то думал, у животных зимой самая страшная жизнь, а получается, люди ещё больше страдают.
— Я сама уже запуталась, — вздохнула моя знакомая. — А как помочь, не знаю, — и пошла, понуро опустив плечи.
У меня сердце сжалось от сострадания. Мы, собаки, постоянно себя виним, если хозяин вдруг упал духом, не в настроении, а уж если заболел — это вообще страшно. Нет ничего ужаснее для собаки, чем болезнь хозяина. Помню, однажды Никита заболел, так я чуть с ума не сошёл.
В тот раз меня к Никите долго не пускали. Целый час я бегал вокруг дома, места себе не находил. Переволновался — жуть. И скулил, скулил, не переставаючи. Чувствовал, что Никите всё хуже и хуже, и уже страшные картины перед глазами являлись. Хотел уж было стекло выбить, чтобы внутрь пробраться, но, к счастью, мама опомнилась и впустила меня в дом.
Подбежал я к кровати и вижу: Никита весь такой больной, измождённый. Положил я ему голову на грудь, слышу, сердце трепещет и тревожно бьётся, хрипы из груди, и жар печёт. Никита погладил меня по голове ослабевшей рукой, и у меня слёзы из глаз закапали. Эх, думаю, не уберёг я хозяина своего. Не будет Никиты, и я жить не смогу. И так мне больно и страшно стало!
Вдруг, чувствую, нечто таинственное происходить стало: у Никиты сердце ровней застучало, а у меня перед глазами радужные перья на лазури замелькали, тут же и в сон потянуло. Так и ухнул в дремотную бездну. Приснилось мне, будто мы уже в больнице. Никита на койке лежит, а я рядом, на коврике. Вокруг нас вирусы и бактерии в белых халатах собрались… Консилиум держат. Решают, какое лечение назначить, чтобы добиться нужного результата…
Самый главный вирус раздумчиво смотрел на Никиту и озадаченно теребил в руках больничную карту.
— Странно, пациент пошёл на поправку, — расстроено сказал он. — Очень даже неожиданно…
— Мы сделали всё возможное, уважаемый профессор, — оправдывалась главная бактерия. — Строго следовали по инструкции.
— Не сомневаюсь. В какой момент началось выздоровление?
Бактерия брезгливо ткнула пальцем в мою сторону.
— Да вот, когда появилась эта псина.
Вирус-профессор посмотрел на меня с нескрываемой неприязнью и выдавил из себя:
— Какой гадкий пёс! Зачем же вы позволили ему находиться рядом с пациентом? — К несчастью, мы ничего не могли сделать. Между ними очень крепкая таинственная связь. Они всегда вместе, и мы не в силах их разлучить. Из-за этой собаки мы утратили все наши способности.
— Вот оно что… — осенило профессора. — То-то, я чувствую, мне как-то нехорошо. Ну что ж, видимо, здесь мы уже ничего не сможем сделать. Пойдёмте к другим пациентам.
— Думаю, в первую очередь нужно посетить пациентку из пятой палаты, — просунулась какая-то вёрткая бацилла. — Очень лёгкий случай. Злая женщина, и патологически не любит собак.
— Вот как! Да это же здорово! — обрадовался профессор. — Ну что ж, у нас есть прекрасная возможность восстановить силы. Пройдёмте скорее, уважаемые коллеги.
Я проснулся и сразу же положил голову на грудь Никиты. Чувствую, температура спала, дыхание ровнёхонькое, без всяких сиплых звуков и хрипов, сердце бьётся ритмично и весело, выстукивая какую-то удивительную мелодию. Я слушал эту прекрасную музыку и от счастья боялся пошевелиться. И лишь тихие слёзы катились из моих глаз.
После я восстановил хронологию событий и понял, что заболел Никита как раз в тот день, когда с утра меня не похвалил и не погладил. Помню, я тогда сразу забеспокоился, маяться стал сильно: что сделал не так? Почему отчуждение? Старался лишний раз на глаза попасться. И вот Никита заболел… К счастью, я всё-таки успел. Никита погладил меня по шёрстке — и сразу исцелился.
Что и говорить, нет худа без добра. С тех пор я понял, что на мне не только сохранность всего имущества, движимого и недвижимого, но и здоровье семьи. Если человек хоть раз в день собаку погладит, он в этот день не заболеет. Но теперь я не жду, когда меня погладят, а сам решительно забираюсь лапами на грудь. Ведь самое лучшее средство от всех болезней — это профилактика. Пусть это и не видно обычному глазу, но, когда собака счастлива, она в семью здоровье и счастье приносит, удачу приманивает.
С тех пор я болезнь заранее чувствую. Могу даже силой мысли её предотвратить. Теперь бактерии и вирусы нашу семью седьмой дорогой обходят. Боятся. А если какая-то бацилла и проходит случайно мимо нашего дома, то в страхе озирается и ускоряет шаг.

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки — 7

Помню, гнался я за длинноухим зайцем, и угораздило меня на змейку наступить. Ну, а как же, укусила, конечно, с неё не станется. Хворал потом сильно, прошёл курс реабилитации. А дело было так.
Несусь я, значит, во все лопатки вдоль горушки за косым и уже вроде как настигаю. Гадюку ещё издалека приметил. Лежит она, красавица, на гранитном камушке, шоколадная такая, узористая и блестящая, на солнышке греется. Поела хорошо, и лень ей, и хорошо на душе… Ну, я к зайцу сразу интерес потерял, мне, вишь, любопытно стало, разохотилось на гадюку вблизи полюбоваться.
Она с камешка-то в траву юркнула, а я — за ней. Свернулась в кольцо и шипит на меня, языком своим раздвоенным треплет. Неприятно так шипит, аж на душе муторно стало, и запах от неё нехороший, отталкивающий. А всё же не отступаю, решил с нею во чтобы то ни стало поближе познакомиться, а там и поиграть, если дружелюбная окажется. Подступил поближе — она давай от меня отползать, бочком как-то, с опаской оглядывается. И тут я её лапой разве чуть-чуть за хвост придержал, а она вдруг мгновенно развернулась и клюнула меня прямо в нос. О-хо-хо, скажу я вам! Так больно тяпнула, что у меня слёзы картечью из глаз брызнули! Шарахнулся я в ужасе от неё и заскулил как щенок малый. Вот, думаю, зверюга! Хуже кота сиамского.
Отбежал в сторонку и мордаху лапёхами растираю, языком старательно облизываю. Вот только ничегошеньки не помогло: нос прямо на глазах распух до неприличных размеров. Был чёрный как смоль, а стал какой-то с синюшным отливом, как слива. Запахи враз перестал различать. Всё же резкая боль стихла, зудеть давай, ныть тупо, голова закружилась, слабость по всему телу разлилась, в сон потянуло. Я — чего уж там — противиться не стал. У нас каждая собака знает, что лучший лекарь — это хороший сон. Во сне организму во стократ легче с болезнью справиться, опять же подсказка может присниться. У нас вещие сны — обычное дело. Рухнул я в пахнущую мёдом таволгу и тотчас же угодил в сети старого пса Морфея, и захрапел на всю округу.
И вот снится мне, будто подползает ко мне та самая змеища, вся такая виноватая и подавленная, и с дрожью в голосе говорит:
— Ой, как же у вас лицо распухло! Боже мой! Боже мой! Что же я наделала! Беда-то какая! — У самой слёзы из опухших глаз капают, по траве катятся. — Извините, пожалуйста, простите ради Бога, я вас нечаянно укусила. У меня это рефлекторно получилось. Машинально. Просто вы мне на хвост наступили, не то чтобы больно… вспылила я, со мной это бывает.
— Да ладно, я сам виноват, — обиженно буркнул я.
— Вам срочно лечиться надо: у меня очень сильный яд. Пойдёмте скорее, я вам травку покажу от моего яда.
Указала она на какой-то кустарник с чёрными ягодками — то ли бузина, то ли похожее на неё — и говорит:
— Вот это самое лучшее противоядие, не сомневайтесь, проверено.
Я попробовал ягоды с кустарника, и сразу мою кислую и опухшую физиономию перекосило. Спешно выплюнул и простонал:
— Горькие какие, невкусные!
— Ну, что поделаешь, — вздохнула гадюка. — Терпите, раз уж так получилось.
Потом ещё всяких трав показала.
— Те ягоды — противоядие, — важно объясняла она. — А вот эта травка — чтобы осложнений на почки не было. Понимаете, мой яд кристаллизуется в почках, и они могут не выдержать, отказать. А вот эти растения — общеукрепляющие, очень полезны для организма, для тонуса.
Змейка вообще очень общительная оказалась. Пока я траву трескал, она болтала без умолку.
— Вы знаете, — говорила она, — в вас, в собаках, столько любви много, поэтому у вас очень пластичные гены. Вы очень легко можете меняться и улучшаться. Вас даже люди меняют — породы разные. Вот вы от волков произошли, а мы, змеи, очень древние животные. Гораздо древнее волков и других животных. Но, к сожалению, за миллионы лет мы практически никак не изменились. Говорят, из-за нашей злобы и косности мышления. Но это не так. Думаю, из-за нашего образа жизни, — вздохнула змея. — Предназначение наше, конечно, нелицеприятное. Дорого оно нам обходится, очень дорого. Хотя мы уже смирились. Видимо, нельзя нам эволюционировать: может что-то ещё хуже получиться. Я вот тоже вредная. С сёстрами совсем не общаюсь. Раньше мы постоянно спорили, с какой стороны яйцо разбивать, ругались.
Мне вроде как лучше стало. Стал даже с аппетитом траву жевать.
— Вот вы с людьми живёте, а ведь у нас людей никто не любит, — не умолкала змея. — Вред от них большой. А скажите, какие они? Стараются меняться в лучшую сторону?
— У меня хозяин хороший, а про других — трудно сказать.
— Вас разве на цепь никогда не сажали?
Я от обиды чуть не поперхнулся.
— Цепь — это не мой уровень! — важно ответил я.
— Понятно. Знаете, вот если бы я человека укусила, мне бы его нисколечко жалко не было, разве если ребёнок. А вот собак жалко. И кошек — тоже.
— А кошек-то за что? — удивился я. — Вообще-то это вредное животное.
— Может, вы и правы. Они у нас мышей постоянно крадут. Конкуренты. Зато они такие милые…
— Ага, милые, как же!.. Мягко стелют — жёстко спать.
— Ну, люди их за что-то же любят, гладят их! Они так мурлыкают мелодично — прямо заслушаешься. Вот бы меня кто погладил. Хотя… — змея опять понурилась. — Я ведь мурлыкать не умею и в руках себя держать не умею. В руках я ещё агрессивней становлюсь… от испуга больше.
Мне змейку даже жалко стало, проникся я к ней симпатией, несмотря ни на что.
— Просто так никто гладить не будет, — учил я. — Тут шерсть нужна. Лучше когда мягкая и пушистая, шелковистая и красивая.
— Шерсть бы мне не помешала. Мы змеи постоянно мёрзнем.
— А ещё надо хвостом махать. Хочёшь, научу?
— Зачем? Я же не гремучая змея, я гадюка.
— Всё равно надо. Полезный сигнал, дружественный.
Змея чуть задумалась и спросила:
— А хозяин ваш хорошо готовит?
— Когда как, иной раз лапы оближешь. Вообще-то меня хозяйка кормит. Из борща мне мясо выкладывают, а сами свеклу и капусту едят.
— А мне совсем немного надо. Неделями могу не есть, а то и месяцами. Главное, конечно, чтобы вкусно было.
— Это точно.
— А вы правда на меня не сердитесь? — робко спросила змея.
— Теперь уже нет.
— Ой, я так рада! Вы знаете, на нас, змей, много всякой напраслины наговаривают. Вот сейчас, вы думаете, я случайно к вам во сне пришла? Нет, мы, змеи, всегда так делаем. Люди думают, что животные от болезней сами травки находят, по запаху. Не знаю, как от других заболеваний, а от змеиного укуса — это мы показываем. Мы легко можем через сон с укушенным связаться. А ещё мы гипнозом владеем. Ой! — вдруг опомнилась она. — Заболталась совсем! Вам же лечиться надо! Просыпайтесь скорей!
Тут я и проснулся. Огляделся по сторонам и змеи никакой не обнаружил. Нос ещё больше распух, но хоть какая-то бодрость появилась. Пошёл я те травки и ягоды искать, которые мне змея во сне показала. Что-что, а их я крепко запомнил. Вскоре и кустарник нашёл с чёрными ягодами. Поел их, потом травой закусил — жую и плачу, в общем, кое-как натолкал в себя, вогнал в оторопь желудочно-кишечный тракт. А что поделаешь, жить захочешь, и траву начнёшь есть.
Сразу же сморил меня опять сон, и проспал я десять часов кряду. На этот раз мне, правда, змея не снилась. Привиделась молоденькая овчарочка с другого конца деревни, которая ещё ни разу замужем не была. Плачет она, значит, вся мордаха в слезах, и говорит мне так ласково, с дрожью в голосе:
— Ты даже не представляешь, как я за тебя испугалась! Я же без тебя жить не смогу! Ты дороже мне всех на свете! — и дальше всё в том же духе наговорила.
Потом я весь сон читал ей стихи, а она слушала с придыханием и не сводила с меня своих влюблённых, восхищённых глаз.
Проснулся уже почти здоровым; чую, на сердце легко и спокойно, мордаха перестала болеть, зачесалась, опухоль чуть спала. Побежал я скорей домой. Ну, думаю, потеряли меня, беспокоятся, места себе не находят. Страшные мысли от себя прочь гонят. Полиция, МЧС, больницы, патологоанатомы, тысячи волонтёров местность прочёсывают. А я подбегу — вот они обрадуются!

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки — 8

Только я лапы в деревню направил, гляжу, плетётся мне навстречу старый алабай — так среднеазиатскую овчарку называют. Я его не то чтобы побаивался — он всю карьеру на цепи просидел, — уважал сильно: могучая собака, ну, совершенный медведь! Теперь, правда, совсем дряхлый стал, еле лапами передвигает. Пасть раззявил, отдышка, как у астматика, хрипы из груди, язык сбоку болтается.
Жалко мне стало старого, аж комок к горлу подступил. Была бы кость, отдал бы, не задумываясь. Буженину отдал бы, честное слово! Подбежал я к нему, поздоровался, хвостом тропинку подмёл. Ну и присели мы передохнуть, о делах наших скорбных покалякать.
Стал он мне про свою горькую жизнь рассказывать, и страшен был его рассказ. Я то и дело слёзы украдкой смахивал. Что и говорить, всю жизнь на цепи, детей нет, любовь по молодости была, да и то злые люди разлучили. И вот теперь, когда старик совсем хворый стал, хозяин отвязал его и отпустил в лес умирать. Собаки всегда, когда смерть чуют, уходят подальше от глаз — в лес, в тайгу, в самую глушь. Это и у предков, у волков, закон такой, чтобы стаю не обременять.
Зашёл у нас разговор о первой любви, и рассказал старый алабай такую историю.
— Как же, была у меня одна, по молодости, — крякнул он. — Полюбили мы друг дружку. Она хоть и росточку малого, пекинесса, а так мне в душу запала, так мне по сердцу пришлась, что я и спать, и есть не мог, всё о ней, красавице, о ней думал! О-хо-хо, не знал я тогда, что собачье счастье никому не надо. Злые люди развели нас в разные стороны. Не судьба, мол.
Потом подумал малость и говорит:
— Да я и сам виноват. Тогда меня ещё на цепи не держали. Свободно гулял. А вот стеснялся я к ней подойти.
— Чего же вы стеснялись, дедушка? — удивился я. — Вы вон какой сильный! Вам все завидовали, и я — тоже.
— Что мне сила эта… Не пригодилась. Облика я своего стеснялся. Мне хозяин в юном возрасте хвост и уши отрезал. Мол, для нашей породы так положено; дескать, с волками драться ловчее. Те, вишь, норовят за уши и хвост ухватить. Вот и нужно, чтобы у них никакой зацепки не было, надобно лишить инициативы. Э-хе-хе… Вот такой экстерьер: остался я без ушей и без хвоста. И главное-то что — за всю свою жизнь ни одного волка не видел! А как бы я их встретил, волков этих, когда всю жизнь на цепи просидел? Вот и, спрашивается, какой резон? Где логика? Где, спрашивается, хоть какая-то разумная подоплёка? Эх, люди, люди… злые они. Всю жизнь мне исковеркали. Я ведь из-за этого своего вида и комплексовать стал, робел перед любимой. Долго я не мог насмелиться. Всё думал, думал, планы строил, стратегию, мечтал только, как мне с любимой поближе познакомиться. Тянул кота за хвост. А тут гляжу — за моей любимой уже целая стая ухажёров увивается. Облепили её всю кругом, а один уже карабкается… У меня прям кровь в голову ударила. Будто обухом шибанули. Кинулся я в то столпотворение и разметал всех в великом бешенстве. Кого и покусал до смерти, не без этого. Так-то на меня эта ситуация подействовала. И вот остались мы одни, стоим друг перед дружкой, и решился я, и стал в любви объясняться. И она вроде как благосклонна, не против, с теплинкой на меня смотрит. И только я, стало быть, обрадовался, прибежал хозяин и за уши меня оттащил. Образно говоря. Ушей-то у меня нет. Дескать, не пара мы, мол, я в четыре, а то и в пять раз в холке её превосхожу. Ну и что, что она росточком маленькая? Любовь, ведь она на любую высоту рассчитана. Главное ведь душа, понимание.
Старик замолчал и тяжело задышал, вывалив язык.
— Как же так, дедушка, вы её больше так и не видели? — осторожно спросил я.
— Потом мы в деревню переехали, — вздохнул алабай. — Здесь меня сразу на цепь посадили. Думал, временно, а оказалось, на всю жизнь. Первое время надеялся — она меня сама найдёт, зазноба эта. Потом о новой любви мечтал. Не зря же говорят, время лечит. Думал, вот увижу какую-нибудь похожую на неё — и обязательно влюблюсь. Может, так бы и вышло, гуляй я на свободе. А на цепи — какая уж тут любовь? На цепи — одно издевательство. Меня эти собачьи свадьбы всё время из себя выводили. Встанут возле забора напротив и дразнятся. У меня такая злость накипала! Всё нутро моё рычало. Порвал бы в клочья без всякой жали! Ничего, думаю, рано или поздно с цепи сорвусь и тогда поглядим, какие вы герои. Помню, и ты среди них был…
У меня шерсть на загривке всколыхнулась. Прижал я уши и стал как-то ниже росточком.
— Я? — прошелестел я. — Я, дедушка, всегда к вам со всем уважением…
— Да ладно, дело прошлое. Я уже не в обиде. Куда мне уже старику обижаться. Да и клыков уже нет, все сгнили. Мне теперь и осталось, что доползти до первого оврага и отдать волкам тушу.
— Давайте, я вас провожу?
— Куда ты меня проводишь? Я к волкам иду. У меня ведь сейчас только одна мечта осталась — волков повстречать. Пусть уж загрызут теперь, хоть в борьбе закончу своё существование, как настоящий боец. Мясо моё волчатам пригодится. Я уже нежилец, так хоть какая-то польза от меня будет. Вместо косули съедят, та и поживёт ещё… Тоже к волкам хочешь?
— Да нет… это я так.
— Увидишь ещё, в своё время, ежли не закопают.
— Не закопают, не дамся. Я, как почувствую недомогание, сразу же, как и вы, дедушка, в лес уйду.
— Ну, тебе ещё рано об этом думать. Хозяин-то у тебя хороший?
— Хороший. Гулять меня отпускает. У нас в семье вообще все любят друг друга.
— Повезло. А я всю жизнь прослужил худому человеку. Ни на рыбалку, ни на охоту меня не брал, всё цепь, цепь. Добро его охранял, богатство. Всю жизнь он там всё что-то копил, комодил, людей обманывал. Я не раз слышал, как он хвастался, что кого-то без какой-то нитки оставил.
— А сейчас как? Жалел ваш хозяин, что никогда не увидитесь?
— Думаю, ему всё равно, — вздохнул алабай. — Он ещё полгода назад замену мне подготовил. Видит, я уже больной, никуда меня не надо, ну и щенка тоже нашей породы взял. Хороший такой щеночек, весёлый, озорной, игривый, — мордаха старика засветилась от радости. — Детство, оно завсегда счастливое. Даже во сне улыбается, лапками сучит, пинается. По нраву ему жизнь, а как же, сам такой был. Со мной любил играться. И для меня тоже радость, хоть какая отдушина. А с другой стороны… смотрю я на него, и сердце горечью обливается: эх, думаю, как же тебе не повезло, милый! Несчастливая тебя жизнь ждёт, ох и бедовая! Жалко его до слёз. А что сделаешь — такая уж наша доля. Однако заговорился я, чую, силы покидают. А путь, знать, не близкий, в саму глушь надо забраться. Там волки эти.
Я смотрел вслед старому алабаю, и на душе моей кошки заскребли. Так тоскливо стало, что хоть сам волкам в пасть лезь. А всё же вспомнил, что у меня хозяин хороший, сразу мне полегчало, лапы расправились. Захотелось всю нашу семью увидеть, обнять их всех лапами, облизать, как следует.

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки — 8


Только я лапы в деревню направил, гляжу, плетётся мне навстречу старый алабай — так среднеазиатскую овчарку называют. Я его не то чтобы побаивался — он всю карьеру на цепи просидел, — уважал сильно: могучая собака, ну, совершенный медведь! Теперь, правда, совсем дряхлый стал, еле лапами передвигает. Пасть раззявил, отдышка, как у астматика, хрипы из груди, язык сбоку болтается.
Жалко мне стало старого, аж комок к горлу подступил. Была бы кость, отдал бы, не задумываясь. Буженину отдал бы, честное слово! Подбежал я к нему, поздоровался, хвостом тропинку подмёл. Ну и присели мы передохнуть, о делах наших скорбных покалякать.
Стал он мне про свою горькую жизнь рассказывать, и страшен был его рассказ. Я то и дело слёзы украдкой смахивал. Что и говорить, всю жизнь на цепи, детей нет, любовь по молодости была, да и то злые люди разлучили. И вот теперь, когда старик совсем хворый стал, хозяин отвязал его и отпустил в лес умирать. Собаки всегда, когда смерть чуют, уходят подальше от глаз — в лес, в тайгу, в самую глушь. Это и у предков, у волков, закон такой, чтобы стаю не обременять.
Зашёл у нас разговор о первой любви, и рассказал старый алабай такую историю.
— Как же, была у меня одна, по молодости, — крякнул он. — Полюбили мы друг дружку. Она хоть и росточку малого, пекинесса, а так мне в душу запала, так мне по сердцу пришлась, что я и спать, и есть не мог, всё о ней, красавице, о ней думал! О-хо-хо, не знал я тогда, что собачье счастье никому не надо. Злые люди развели нас в разные стороны. Не судьба, мол.
Потом подумал малость и говорит:
— Да я и сам виноват. Тогда меня ещё на цепи не держали. Свободно гулял. А вот стеснялся я к ней подойти.
— Чего же вы стеснялись, дедушка? — удивился я. — Вы вон какой сильный! Вам все завидовали, и я — тоже.
— Что мне сила эта… Не пригодилась. Облика я своего стеснялся. Мне хозяин в юном возрасте хвост и уши отрезал. Мол, для нашей породы так положено; дескать, с волками драться ловчее. Те, вишь, норовят за уши и хвост ухватить. Вот и нужно, чтобы у них никакой зацепки не было, надобно лишить инициативы. Э-хе-хе… Вот такой экстерьер: остался я без ушей и без хвоста. И главное-то что — за всю свою жизнь ни одного волка не видел! А как бы я их встретил, волков этих, когда всю жизнь на цепи просидел? Вот и, спрашивается, какой резон? Где логика? Где, спрашивается, хоть какая-то разумная подоплёка? Эх, люди, люди… злые они. Всю жизнь мне исковеркали. Я ведь из-за этого своего вида и комплексовать стал, робел перед любимой. Долго я не мог насмелиться. Всё думал, думал, планы строил, стратегию, мечтал только, как мне с любимой поближе познакомиться. Тянул кота за хвост. А тут гляжу — за моей любимой уже целая стая ухажёров увивается. Облепили её всю кругом, а один уже карабкается… У меня прям кровь в голову ударила. Будто обухом шибанули. Кинулся я в то столпотворение и разметал всех в великом бешенстве. Кого и покусал до смерти, не без этого. Так-то на меня эта ситуация подействовала. И вот остались мы одни, стоим друг перед дружкой, и решился я, и стал в любви объясняться. И она вроде как благосклонна, не против, с теплинкой на меня смотрит. И только я, стало быть, обрадовался, прибежал хозяин и за уши меня оттащил. Образно говоря. Ушей-то у меня нет. Дескать, не пара мы, мол, я в четыре, а то и в пять раз в холке её превосхожу. Ну и что, что она росточком маленькая? Любовь, ведь она на любую высоту рассчитана. Главное ведь душа, понимание.
Старик замолчал и тяжело задышал, вывалив язык.
— Как же так, дедушка, вы её больше так и не видели? — осторожно спросил я.
— Потом мы в деревню переехали, — вздохнул алабай. — Здесь меня сразу на цепь посадили. Думал, временно, а оказалось, на всю жизнь. Первое время надеялся — она меня сама найдёт, зазноба эта. Потом о новой любви мечтал. Не зря же говорят, время лечит. Думал, вот увижу какую-нибудь похожую на неё — и обязательно влюблюсь. Может, так бы и вышло, гуляй я на свободе. А на цепи — какая уж тут любовь? На цепи — одно издевательство. Меня эти собачьи свадьбы всё время из себя выводили. Встанут возле забора напротив и дразнятся. У меня такая злость накипала! Всё нутро моё рычало. Порвал бы в клочья без всякой жали! Ничего, думаю, рано или поздно с цепи сорвусь и тогда поглядим, какие вы герои. Помню, и ты среди них был…
У меня шерсть на загривке всколыхнулась. Прижал я уши и стал как-то ниже росточком.
— Я? — прошелестел я. — Я, дедушка, всегда к вам со всем уважением…
— Да ладно, дело прошлое. Я уже не в обиде. Куда мне уже старику обижаться. Да и клыков уже нет, все сгнили. Мне теперь и осталось, что доползти до первого оврага и отдать волкам тушу.
— Давайте, я вас провожу?
— Куда ты меня проводишь? Я к волкам иду. У меня ведь сейчас только одна мечта осталась — волков повстречать. Пусть уж загрызут теперь, хоть в борьбе закончу своё существование, как настоящий боец. Мясо моё волчатам пригодится. Я уже нежилец, так хоть какая-то польза от меня будет. Вместо косули съедят, та и поживёт ещё… Тоже к волкам хочешь?
— Да нет… это я так.
— Увидишь ещё, в своё время, ежли не закопают.
— Не закопают, не дамся. Я, как почувствую недомогание, сразу же, как и вы, дедушка, в лес уйду.
— Ну, тебе ещё рано об этом думать. Хозяин-то у тебя хороший?
— Хороший. Гулять меня отпускает. У нас в семье вообще все любят друг друга.
— Повезло. А я всю жизнь прослужил худому человеку. Ни на рыбалку, ни на охоту меня не брал, всё цепь, цепь. Добро его охранял, богатство. Всю жизнь он там всё что-то копил, комодил, людей обманывал. Я не раз слышал, как он хвастался, что кого-то без какой-то нитки оставил.
— А сейчас как? Жалел ваш хозяин, что никогда не увидитесь?
— Думаю, ему всё равно, — вздохнул алабай. — Он ещё полгода назад замену мне подготовил. Видит, я уже больной, никуда меня не надо, ну и щенка тоже нашей породы взял. Хороший такой щеночек, весёлый, озорной, игривый, — мордаха старика засветилась от радости. — Детство, оно завсегда счастливое. Даже во сне улыбается, лапками сучит, пинается. По нраву ему жизнь, а как же, сам такой был. Со мной любил играться. И для меня тоже радость, хоть какая отдушина. А с другой стороны… смотрю я на него, и сердце горечью обливается: эх, думаю, как же тебе не повезло, милый! Несчастливая тебя жизнь ждёт, ох и бедовая! Жалко его до слёз. А что сделаешь — такая уж наша доля. Однако заговорился я, чую, силы покидают. А путь, знать, не близкий, в саму глушь надо забраться. Там волки эти.
Я смотрел вслед старому алабаю, и на душе моей кошки заскребли. Так тоскливо стало, что хоть сам волкам в пасть лезь. А всё же вспомнил, что у меня хозяин хороший, сразу мне полегчало, лапы расправились. Захотелось всю нашу семью увидеть, обнять их всех лапами, облизать, как следует.

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки — 9

Места у нас живописные, гористые. Речка рыбная, леса богаты грибами, ягодами, орехами кедровыми. Много всяких зверей и птиц. И вот с недавних пор стали у нас богатеи обживаться. Приглянулись им места наши, и давай земли скупать, строиться.
Поселились на краю деревни муж с женой, коттедж отгрохали. А с ними собачка одна приехала. Красивенькая такая, необыкновенная, чёлка на глаза наползает. Как будто из другого мира. Ляля её зовут. Влюбился я в неё сразу. С первого взгляда. Подбежал к Ляле и говорю: так, мол, и так, жить без тебя не могу, по ночам не сплю, кость в горло не лезет.
Посмотрела она на меня этак оценивающе, смерила холку и говорит:
— Я не простой породы. Мне за кого попало замуж нельзя. Знаешь, сколько моя порода стоит? — и назвала вовсе несообразную цифру.
У меня глаза на лоб полезли.
— Как же твои хозяева такую сумму накопили? — ошарашено спросил я.
Ляля сначала растерялась, а потом вдохновенно выдала:
— Хозяин на трёх работах разрывался, хозяйка — на двух, а по выходным уборщицей по ночам работала, вагоны на вокзале мыла. Да ещё летом по миллиону кустов помидоров сажали. Сами перебивалась с хлеба на воду, на всём экономили, вот и накопили на меня.
Я как-то засомневался. Видел я её хозяев. Он тучный такой, брюхом могуч и в тазу плечист, ленивый, только командовать умеет. Жена его тоже белоручка, когти длинные, вишнёвые и блескучие. И коту понятно, что рук её никакая работа по дому не касалась. И вообще вся такая накрашенная, одета изысканно, драгоценностями обвешанная. Да и в огороде они ничего не сажают. Какие уж там миллион кустов! «А вдруг они благосостояние нажили преступным путём?» — обожгла меня внезапная догадка.
Эта мысль так потрясла меня, что я решил лично провести расследование. План у меня созрел такой — упечь её хозяев в тюрьму, а Лялю оставить без средств к существованию. Разумеется, это выглядит жестоко, но как мне было иначе достучаться до её сердца? Выхода не было. Я должен был понизить её социальный статус до моего уровня. Тем более возле неё уже крутился какой-то ризеншнауцер.
И вскоре моя догадка подтвердилась. Понял я, почему Ляля неправду говорила. Ей стыдно было за своих хозяев, которые вели аморальный образ жизни и занимались криминалом. Выходит, она была куплена на грязные деньги, а значит, на самом деле и ей грош цена. В нашёй среде и так собак не любят, у которых хозяева богатые, а тут ещё и преступники. Узнают и засмеют Лялю, заклеймят позором. «Эх, Лялька, Лялька, — сокрушался я. — Вляпалась ты — и коту не пожелаешь». И так мне Лялю жалко стало, так невыносимо больно, что любовь в моём сердце ещё больше разбухла до неприличных размеров. Захотелось вытащить любимую из этой страшной западни, в которую она угодила по прихоти злого рока.
И вот в один прекрасный день назначил я Ляле свидание. Но только мы посмотрели друг другу в глаза, Ляля сразу всё поняла. Не мешкая ни секунды, она кинулась в мои объятия.
— Спаси меня! — взмолилась она. — Я не могу больше с ними жить! Они каждый день едят чёрную и красную икру, стейки всякие, шашлыки, и меня ими пичкают. А я так не могу больше! Я задыхаюсь! Я погибну скоро, если ты меня не заберёшь оттуда! — и разрыдалась на моём плече.
— Не плачь, любимая, — успокаивал я. — Мы что-нибудь придумаем.
— Пойми, они паразиты на теле природы, а я другая! Мне нужен смысл! Я хочу приносить пользу!
— Слушай, а у вас кот есть? — вдруг спросил я.
— Есть. И кот, и кошка, — сказала она, вытирая лапой слёзы. — Они всем довольны. Едят и спят по двадцать часов в сутки.
— Так я и знал! Что и требовалось доказать! Коты никогда не борются, они всегда плывут по течению. Кошки вообще даже подгребают. А мы не такие! Мы будем бороться назло судьбе! Мы сделаем мир чище и добрее!
Ляля смотрела на меня с восхищением и даже, не побоюсь этого слова, с любовью, не отрывая своих прикрытых чёлкой заплаканных глаз. И я чувствовал, что стал выше в холке, что грудь моя выгнулась колесом, что хвост мой распушился и качается в такт каждому сказанному мной слову.
И понял я, что Ляля любит меня, что мы созданы друг для друга, и уже ничто не может разлучить нас. В животе моём заурчало, и я почувствовал, что проголодался.
— Неужели ты каждый день ешь шашлыки, буженину? — спросил я.
Ляля робко потупилась, покраснела по самую макушку и обронила:
— Да.
— Бедная ты моя! — с горечью покачал я головой. — Несчастная ты моя! А ты не могла бы принести мне кусочек?
— Хорошо, — тихо сказала она. — У нас как раз сегодня запеченный поросёнок.
— Что ж, пусть будет поросёнок, — охотно согласился я. — Я должен разделить твои страдания.
Целый месяц Ляля носила мне всякие деликатесы, отчего я изрядно поправился. Шерсть моя стала лосниться, словно намазанная гусиным жиром, а щёки обвисли, как у бульдога.
Увы, счастье нам выпало недолгое. Собака предполагает, а человек располагает.
Угораздило же меня рассказать о нашей истории любви другим собакам. Многие узнали и о подноготной хозяев Ляли. И одна поисковая немецкая овчарка, которая служит в следственном отделе, и передала, куда следует. Однако хозяина Ляли так и не посадили. Он оказался большой начальник из городской администрации. Правда, сухим выйти из воды ему не удалось. Работы он лишился; откупаясь, потерял много денег, а главное, от него ушла молоденькая жена, забрав Лялю с собой. Такие вот дела.
Больше Лялю я никогда не видел. Даже не знаю, где она сейчас, что с ней. Извините, не могу больше рассказывать, слёзы душат…

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки 10

У нас в лесу травоядных и мирных животных в изобилии, а вот волков мало совсем. Ну и собрались как-то олени, лоси, кабаны и другие вегетарианцы на митинг. Стали думу думать, как эту проблему решить. Я ради интереса тоже на собрание пришёл.
Мнения сразу разделились. Старики говорили, что без волков нельзя, «полезное животное», а молодые — что не надо их вовсе.
— Как же без волков?— горячился пожилой лось. — Скучно без волков. Здоровья никакого не стало. Бегать мы совсем перестали, прыгать разучились, спортом не занимаемся. Растолстели до безобразия. Сейчас каждый второй — хворый. Да и остальных здоровыми не назовёшь. Случись медкомиссия — всех забракуют.
— Без волков никак нельзя, — с горечью поддакнул старый олень. — Мне помирать скоро, а некому себя оставить. Страшно даже подумать. Зря столько мяса пропадёт. Дожили… Смысл жизни теряется.
— Раньше и болезней таких не было. У нас про атеросклероз и диабет никто не слышал, а сейчас обычное дело.
— Что «диабет»! — сокрушался вожак оленей. — Раньше опасность всех сплачивала, дружненько жили, нет-нет да и любовь вспыхивала, а сейчас каждый за себя. От нечего делать грызёмся друг с дружкой по мелочам.
— Как же быть? — робко спросила косуля.
— Надо из других лесов волков выписать.
— Тоже скажешь! — ахнула олениха. — Забесплатно никто не даст. А если импортных волков — тут вообще втридорога.
— Объявление надо в газету дать. Может, волки с других лесов к нам переедут. Бесплатно. Вдруг где-то их много.
— Правильно, — согласился кабан-секач. — Но на это надея слабая. Я слышал, сейчас с волками везде туго. Действовать надо многовекторно. Нужно ещё счёт в банке открыть, чтобы туда жертвовали на спасение волков.
— Вот здорово! — захлопала длинными ресницами молодая олениха. — Я слышала, так же в дальневосточных лесах тигра спасают. Может, нам тигров тоже выписать? Они красивые, грациозные. Или леопарда?
— Хорошо бы, — мечтательно закатила глаза косуля. — Только они дорогие, наверно. Леопардов, говорят, вообще мало. Каждый на вес золота.
— Если много денег будет, почему нет?
— А кто такой тигр? — вдруг спросила юная кабаниха.
— Это тот же кот, доченька, только большой, полосатый, — ответил её отец.
— Даже больше волка?
— Вот десять волков взять — одни тигр будет.
— Ничего себе! Конечно, тогда тигр лучше!
— Само собой, лучше, — согласился пожилой лось. — От волка легко отбиться, если он один, а с тигром не забалуешь.
— Вот и мы все так думаем, — сказал вожак оленьего стада. — Однако нужно подстраховаться. Нельзя класть все яйца в одну корзину. Нужно и тех, и тех выписать, и волков, и тигров.
Стали голосовать.
— Кто за то, чтобы восстановить волка в нашем лесу? — торжественно вопрошал старый лось.
И все проголосовали единогласно «за». Кроме меня. Я, естественно, не пошёл на поводу у толпы. У меня насчёт волков своё мнение.
— Это вы хорошо придумали… — насмешливо сказал я, еле сдерживая возмущение. — Вам, может, волки и нужны, а нам они совсем без надобности. Вы бегаете хорошо, а наша корова бегать не умеет. А если волки на неё нападут? Где мы тогда будем молоко брать? Нам без молока никак нельзя.
— А сам-то ты на что? Защитить не сможешь?
— Мне дом охранять надо, и других обязанностей хватает.
— Нет, ну вы посмотрите на него! — возмутилась олениха. — Из-за одной вашей коровы мы все должны страдать! Вообще-то у нас лесное собрание, а в деревне вы у себя как-нибудь сами разбирайтесь! Вас вообще-то никто не звал!
И тут я решил пожертвовать собой…
— Подождите, есть же другое решение, — говорю я. — Давайте, я вместо волков буду. Если надо, товарищей позову.
Секунд десять глухая тишина стояла, а потом старый олень недоверчиво спросил:
— А справишься? Дело серьёзное.
— Конечно. Раз надо, я готов.
— Да какой из него волк! — возмутилась олениха. — У него глаза добрые!
— И правда, добрые, — согласился олень. — Увы, ничего не получится, мы не может доверить вам такое серьёзное дело.
Я принялся что-то доказывать, объяснять, но они и слушать не захотели. Стали расходиться, разбредаться в разные стороны, а я ещё рычал, взывал к разуму:
— Вы не имеете права! Нужно учитывать интересы всех сторон! Это не демократично!
Прибежал я домой и Кормилице обо всём рассказал. Как ни странно, она выслушала спокойно, без истерик и сказала:
— Я сама по волкам соскучилась. Пускай бегают. Они такие дружные, сплоченные. А если тигры будут, это вообще здорово! Посмотрю хоть на них. Они те же коты, значит, и молоко любят.
Никите я тоже рассказал. Положил голову ему на колени и выложил всё как есть. Правда, он нашего языка не понимает, но, я уверен, почувствовал, какие непростые времена надвигаются.
Потом я долго смотрел в зеркало и думал: как бы так сделать, чтобы глаза не такие добрые были? Стал я усиленно тренироваться, бегаю ещё больше, жую хорошо, по утрам обливаюсь холодной водой, клыки наточил. Вот только каждый день заглядываю в зеркало, а глаза какие были добрые, такие и остались.

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки 11

Стаю сколотить мне не удалось. Искал по всей деревне, в другие сёла заглядывал, и ни одной подходящей кандидатуры: большие собаки на цепи сидят, а маленькие — тестирование не прошли.
Подключил я кое-какие связи и договорился, чтобы прислали импортных волков, декоративных. Где-то там вывели такую породу. Уж так их расписали, так разрекламировали! Будто у них и клыки белее, и тушёнку они сами впрок варят, и окорока коптят, и всякие деликатесы готовят. Словом, вместе с людьми идут в ножку со временем.
Засомневался я что-то. Если они варят или жарят там чего, без костра не обойтись. А волки не меньше нашего огня боятся. Любая шуба как порох вспыхивает. Однако кое-что в портфолио меня заинтриговало: дескать, волки эти — самые настоящие санитары леса, в буквальном смысле, работают под эгидой «Красного креста». Ну, думаю, если инструктаж прошли, значит, только больными интересуются, здоровых и молодняк трогать не будут, с разумением охотники. Наверняка и моральный облик выше, чем у обычных волков. Ну а тигров и леопардов вообще выписать не удалось. Там очередь на десятки лет вперёд.
И вот через месяц прислали по почте первую партию волков. На вид такие справные, упитанные, пушистые, у каждого на боку красный крест нарисован. Встретили мы их с хлебом с солью, с окороками и грудинкой. Со всего леса звери пришли на них поглазеть. Олени, лоси, косули и другие вегетарианцы влюблёнными глазами волков обняли, добрые слова говорят, угодить стараются. Волки тоже на зверей с интересом поглядывают, облизываются.
Главный у них даже прослезился:
— Нигде нас с таким радушием не встречали! Везде нам в жительстве отказывали, отовсюду нас гонят…
Старая волчица толкнула вожака в бок: мол, чего мелешь-то, прикуси язык. Все звери недоумённо переглянулись, а всё же никак не отреагировали. А вот я, естественно, неладное заподозрил, сразу решил держать ухо востро.
С самого начала наметил я такой план: чтобы Кормилицу не трогали, задумал я с волками как можно теснее подружиться. Стразу же и вызвался лес показать, природу нашу и богатые угодья охотничьи.
Так я грамотно экскурсию провёл, что все волки в неописуемый восторг пришли. Внимательно меня слушали и все мои советы тщательно конспектировали для дальнейшего анализа. Я даже решил закрепить своё влияние. Так, мол, и так, говорю, это моя территория, я здесь главный, поэтому ни одна шерстинка без моего ведома упасть не должна. Волки тотчас же головами согласно закивали и ещё больше меня уважать стали.
Молоденькая волчица в меня вообще по уши влюбилась. У неё прекрасное и волшебное имя, Грызя её зовут. С самого начала она на меня с восхищением воззрилась и всё время глаз не сводила. У меня же к ней смешанное чувство возникло. С одной стороны, красавица, и мех хороший, серенький такой, и хвост пушистый, и ушки с кисточками, а с другой — что-то хищное у неё в лице, волчье… В первый же час подошла Грызя ко мне и, не откладывая кота в долгий ящик, объявила: полюбила, мол, тебя с первого взгляда, никто мне другой не нужен. Я растерялся, стал вежливо уклоняться:
— Не пара мы, разные совсем. Ты потомственная волчица, а я из простых собак.
— Ничего страшного, — ответила она. — Мне снилось, что у меня муж пёс будет.
— Мало ли, что присниться может. Мне, помнится, снилось, что я на дикой собаке Динго женился.
— У меня был самый настоящий вещий сон.
— Откуда ты знаешь?
— Да и не во сне дело! — обиделась Грызя. — Я сама за волка не хочу. Я о необыкновенных детях мечтаю. Волки из века в век не меняются, а собаки — это свежая кровь, совсем другой мир, иное понимание жизни. Мои дети красные флажки перестанут бояться.
Вижу, разобиделась сильно. Смотрит исподлобья, фыркает. Вот, думаю, сейчас совсем осерчает, и полетят от меня клочки в разные стороны.
Прикинулся тоже влюблённым, а сам выбрал подходящий момент и стреканул в деревню во все лопатки. Лежу дома под яблонькой и радуюсь, что легко отделался. Теперь, думаю, меня в лес никакими сардельками не заманишь.
Этой же ночью Грызя сама в деревню явилась. Разыскала наш дом и к калитке подкралась. Хорошо ещё, все семейные спали — люди волков не очень-то жалуют. Я как раз ночной обход территории совершал. Вдруг слышу: кто-то к забору подкрадывается. Подбежал, гляжу — Грызя, волчица эта.
— Почему без разрешения ушёл? — обиженно спросила она. — Нам так много нужно обсудить… У нас большие планы.
— Мне в больницу срочно надо было, — соврал я. — У меня целый букет нервных и психических заболеваний…
Грызя чуть нахмурилась, внимательно на меня посмотрела и спросила:
— А после больницы почему не пришёл?
— Лапу вот повредил, связки потянул, — опять слукавил я. — По двору и то еле хожу.
— Ой, правда покалечился? — встревожилась она. — Покажи, пожалуйста.
— Да что там смотреть… Зажила уже… почти…
— Понятно…
Волчица замешкалась, а я придумал скривить ещё больше. Потупил взор в землю и говорю:
— Прости, Грызя. Не надо нам встречаться. Невеста у меня есть. Мы давно любим друг друга.
Грызя так и обмерла. С такой, знаете ли, болью на меня посмотрела! Столько горести и отчаяния навеки поселилось в её глазах! Она как-то сразу потухла, осунулась, постарела, шуба её покрылась седой остью. Ничего мне Грызя не ответила. Она оцепенело отвернулась и побрела, понуро опустив голову и хвост.
Я смотрел ей вслед, и сердце моё обливалось кровью. На душе скребли кошки, и комок подступил к горлу. Но что я мог сделать? Сердцу не прикажешь. Да у нас, наверное, и резус-факторы разные, несовместимые. И всё-таки долго я в себя прийти не мог. Ходил, повесив хвост, взад-вперёд и боялся, что Грызя может не пережить этот страшный удар.
От всех этих переживаний меня сон сморил. Проснулся, когда уж совсем рассвело. Стал территорию обходить, в сараи заглядывать и — вот ужас-то! — двух курочек и петушка недосчитался. И волчьи следы на месте преступлении, и запах её, Грызи. Ну, думаю, если так и дальше пойдёт, через неделю у нас вообще курятник опустеет. Меня заставят яйца нести.
Упал я духом, что и говорить. И тут вспомнил про одного несчастного дворянина. Ни хозяина у него нет, ни дома. Люди ему имя не дали, но мы его Варфоломеем зовём. Побирается он по всей деревне, к ремонтной мастерской прибился. Где какой кусок найдет, кость ли обглоданную, корочку ли чёрствую, а так целыми днями голодный. Зимой ему и вовсе худо. Шуба у него облезлая, засаленная, вся в репьях. Мне всегда его жалко было, частенько ему поесть приносил. Из своей порции. И вот меня спасительная мысль посетила. А что если его с волчицей познакомить? При волках всегда сыт будет, опять же жизнь интересная, в лесу и на свежем воздухе. Среди душистых трав и пушистого снега. Одного я опасался, что волчице его внешний вид не понравится. Потому я Варфоломею так и сказал, что он должен поразить Грызю своими внутренними качествами, своим интеллектом и неординарными способностями.
— Сам решай, — наставлял я. — У тебя и так никаких перспектив в жизни, а здесь есть возможность выбиться в волки. Плох тот пёс, который не мечтает стать волком. Может, ещё и вожаком станешь.
Гляжу, у Варфоломея глаза загорелись, но и где-то там испуг плеснулся.
— Боязно как-то с волчицей-то, — пролепетал он.
— Конечно, вероятность трагического финала очень высока. Загрызть может запросто. Но всё в твоих лапах. Хватит уже прозябать. Тут или пан, или пропал.
Ну, Варфоломей и махнул лапой.
— Правильно сказал, безнадёжно моё положение. Вся жизнь — коту под хвост. Эх, была не была! Лучше уж волку в зубы, чем коту под хвост!
Ну и познакомил я его с Грызей. Поначалу волчица вспыхнула от негодования, покраснела по самую макушку, молнии в глазах блеснули, а потом смотрю — кокетничает, на жениха с интересом поглядывает. Варфоломей о своей горестной жизни стал рассказывать, поведал о страшной судьбине своей. И так, знаете ли, пронял сердце невесты, что она в конце концов разревелась и принесла ему приличный кусок мяса на сахарной косточке. Меня же отогнала в сторону, и я смотрел, как Варфоломей обгладывает кость, облизывался и чесал задней лапой за ухом.
Зажили Грызя с Варфоломеем душа в душу, в мире и согласии, колючки друг у друга каждый день выбирают. Варфоломей поправился, даже выше росточком стал, в добротной шубе ходит. И Грызя расцвела, распушилась, взгляд её стал мягче и добрее. Почти сразу они стали жить отдельно от волчьего коллектива. С вожаком у них какое-то недопонимание возникло. Теперь вот мечтают создать собственную стаю и усиленно над этим работают. Я регулярно бываю у них в гостях и каждый раз не забываю напомнить, кому они обязаны своим счастьем.

Продолжение следует…

Записки смышлёной собаки 12

С пришлой волчьей стаей через год скандал вышел. И так получилось, что именно я вывел их на чистую воду. И всё благодаря искусству…
Однажды Никита с родителями пошли в театр, а меня не взяли. И главное, спектакль был хороший, «Волки и овцы» называется. Когда они в театр собирались, я вокруг крутился как волчок, хвостом вилял со всей моченьки, подметал пол до блеска, в глаза с мольбой заглядывал, а они меня всё равно проигнорировали. Так мне обидно было — не передать.
Очень уж мне хотелось про волков спектакль посмотреть. Одно только название чего стоит! Как я потом узнал, там главный герой — пёс Тамерлан, которого почему-то зовут волчьей котлеткой. Волки в этом спектакли всякие. Одни — помногу глотают, другие — так себе. Но все они какие-то странные, ходят в овечьих шубах, отчего не сразу в них волка определишь. Всё это мне одна знакомая овчарка рассказала, которой посчастливилось увидеть спектакль по телевизору.
— Неужели так трудно узнать волка? — недоумевал я.
— Практически невозможно. Мало того что шуба овечья, так ещё и гримируются под овцу. Отличить может только неординарно мыслящая собака.
— А по запаху? Волчий дух ни с чем не спутаешь!
— Они одеколоном брызгаются. Да и хозяйства такие выбирают, где собаки нет.
— А зачем они овцами прикидываются? — всё никак не мог понять я.
— Как это зачем! — усмехнулась овчарка. — Появится волк в деревне — его сразу пристрелят. А если в овечьей шубе, никто и не заметит.
«Однако, — подумал я, — какое циничное коварство!»
Вскоре пошли слухи, что по району банда волков людей обманывает. В нашей деревне они ещё не были, а вот соседнюю, что в ста километрах, уже опустошили. Говорят, приходят в овечьих шубах, втираются в доверие, и ничего не подозревающие люди отдают им поросят, овец и другую живность. Такие они хитрые, что их никто поймать не может.
Жалко мне людей стало, аж слёзы навернулись. А как помочь — не знаю. Ну, думаю, нашу деревню в обиду не дам. Стал ещё внимательнее ко всем незнакомым приглядываться.
И вот однажды напротив соседей машина ветеринарной службы остановилась. У этих соседей собаки нет, экономят на охране, поэтому я за их двором тоже краем глаза приглядываю. Сначала ничего худого не заподозрил, а потом что-то меня насторожило. Из этой машины люди в белых халатах вышли. На спине и шапочках кресты красные. Я стал вспоминать, где я такие же кресты видел, и тут меня осенило… «А не волки ли это в овечьих шкурах?» — подумал я.
Потом смотрю: ветеринары кабанчика на носилках выносят и в машину грузят. Соседка причитает, а ей говорят:
— Ничего нельзя сделать: африканская чума. Очень страшная болезнь. Неизлечимая.
Я подошёл поближе, и тут среди резкого запаха одеколона волчий дух почуял. Пригляделся, а у одного ветеринара из-под халата хвост торчит. Волчий. Ага, думаю, попались, голубчики. Я, конечно, сообразил, что эта та самая волчья банда разбойников. Эх, думаю, пока наших собирать буду, они в машину — и поминай как звали. Никакой план перехват не поможет. Решил всю банду один брать.
Сорвал я с одного халат, и шапочку тоже, и сапоги. И узнал в нём вожака нашей волчьей стаи, прозвище у него Гиппократ.
Соседка как завизжит:
— Волки! Волки!
Вожак меня клыками по лапе полоснул, я его и не удержал. Волки в панике машину свою бросили, и кабанчика с носилками тоже, и всё имущество, халаты скинули и опрометью в лес сиганули.
Я гнал волков ещё какое-то время, метров сто, а потом решил вернуться. В первую очередь нужно было успокоить соседку и привести в чувство кабанчика.
Тут со всей округи с ружьями подбегать стали. Собаки прибежали. Обступили меня со всех сторон, и я почувствовал, что наступил мой звёздный час.
— Соседку обманули, а я их сразу раскусил! — рассказывал я, стараясь выглядеть импозантнее. — Ох и хитрые! На задних лапках ходят, в масках, от людей практически не отличишь. Но меня-то не проведёшь! Я волчью породу за версту чую!
— Можно конкретней? — спросила неизвестная мне декоративная собачка. — В какой момент вы почувствовали, что это бандиты?
— Мне сразу бросилось в глаза их неестественное поведение. А дальше — я уже подключил свою эрудицию и дедуктивный метод.
— Потрясающе! Восхитительно! — неслось со всех сторон.
— Почему же вы их отпустили? — не унималась собачка.
— Силы были, конечно, неравны, но я бы справился. К сожалению, поросёнок нуждался в экстренной помощи. Я не мог оставить его одного. Счёт шёл на секунды.
— Каков ваш прогноз? Поймают теперь эту банду?
— Всё зависит от правоохранительных органов. Со своей стороны я сделал всё возможное.
Кабанчик быстро отошёл от снотворного. Слёзно благодарил за спасение и пообещал мне солидный кусок сала, когда придёт время… А соседка мне сразу принесла угощение. Она кинула мне сухарик чёрствого хлеба со спичечный коробок и ласково погладила меня по голове.
Банду волков поймать не удалось. Они сразу ушли далеко, в самую глухую тайгу. Но о моём подвиге подробно пропечатали в газете. Там же я узнал, что эта шайка обманывала бедных людей по всему району в течение года, не оставляя ни следов, ни зацепок. В общей сложности они похитили полтора миллиона поросят, овечек и другой живности.
Грызя и Варфоломей, хоть и не участвовали в грабежах, тоже ушли подальше в лес. Их понять можно: попробуй докажи, что ты не верблюд. Пока их местонахождение я не знаю, но как только раздобуду адрес, обязательно навещу.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 13

Однажды пригласила меня лайка на свою свадьбу. Вы её, конечно, знаете, на Молодёжной улице живёт, у неё ещё хвост крендельком. Обрадовался я, что и говорить, люблю я такие мероприятия, и подумал: медлить нельзя, поспешу-ка я. Ну и побежал, задрав свой лохматый хвост трубой.
Лайка не только мне, но всем кобелькам в округе приглашения разостлала, открытки всякими ароматами надушила. Собралось нас на свадебный кастинг — тьма тьмущая. Миллион собак, не меньше. Пекинесы, таксы, и те — туда же! Я им говорю: «Смотрите, какая невеста высокая, самая сибирская лайка, а вы куда лезете со своим росточком-то?» А те — нам хоть поглазеть, подраться, песни попеть, и то ладно.
И надо же такому совпадению, в этот же день приехала к нам в деревню артель по отлову бродячих собак. Устроили они на всю нашу братию самую настоящую облаву. Преследовали, как я понял, по политическим мотивам. Лично за мной бегал по всей деревне какой-то клоун с сачком и постоянно выкрикивал неприличные лозунги. Я и подумал, что игра такая. Носились мы с ним как угорелые, веселились не на шутку. А потом я как-то замешкался ну и попал в сачок этот.
В общем, погрузили всю нашу свадебную процессию в машину, распределили по клеткам и повезли в свадебном кортеже в неизвестном направлении. Я так и подумал, что везут нас в ресторан на праздничное застолье. Только почему-то все наши приуныли, угрюмые какие-то стали.
И вот сижу я в клетке, мечтаю, в животе урчит, и тут до меня потихоньку начало доходить. Что-то не так, думаю, игра какая-то странная. Стал у наших спрашивать. Ну, мне и объяснили, что да как.
— Меня-то за что? — ахнул я. — Я ведь семейный! У меня ошейник есть!
— Что им твой ошейник, — вздохнул сирота Бобик. — Снимут, и вот ты уже никто и звать тебя никак. Им всё равно, им, главное, план выполнить и премию получить.
— Это ещё ерунда! — накалял старый, ободранный Тузик. — Раньше вообще ходили по улицам и стреляли всех без разбора. На привязи, нет ли, всех подряд. Если кто в будке прятался, из дробовика палили, гранатами взрывали.
— За что? — потрясённый до глубины души, спросил я.
— А ни за что, просто так. Такая уж природа человека.
— Нет-нет, люди не такие, они хорошие.
— Куда уж там! Клыки у них тоже есть, только прячут.
— Я тоже давно людям не верю, — с грустью сказала беспризорная Марта. — Собаки никогда не предают, а у людей это обычное дело. Всегда причину найдут, выгораживают себя. Мы для них — так, бездушные животные.
Хотел что-то возразить, да чувствую — аргументы мои на фоне общесобачьего горя какие-то несерьёзные, незначительные. «А вдруг моя семья и Никита всего лишь редкое исключение?» — обожгла меня страшная мысль. И тут стало мне совсем как-то муторно и тоскливо.
Наши стали по очереди горькие истории вспоминать, с людьми связанные. И я всё больше и больше поражался людской подлости и коварству. Мой прекрасный мир рушился, почва уходила у меня из-под ног, и я уже не знал, за что зацепиться. Мне хотелось только одного — очутиться дома в кругу своей семьи. Я бы положил голову на колени Никите, сестрёнке Оле, маме или отцу, и это происшествие забылось бы как страшный сон.
Тузик рассказывал, как живодёры на него с вертолёта охотились, а я мысленно с мольбой взывал к Никите, просил его спасти меня и всех наших. И в какой-то момент вдруг почувствовал, что установилась телепатическая связь. Мне ещё мама говорила, что такое только между любящими душами возможно. Сигнал был слабый, но это было уже кое-что. Я ещё больше сосредоточился и силой мысли скулил и выл жалостливо, тявкал и повизгивал. Никита, разумеется, моих слов не слышал, да он и не понимает по-собачьи, но сразу встревожился, стал меня по всем углам искать, по всем подворотням, взрослых всполошил не на шутку. Побежали они с отцом по улицам и узнали страшную новость, от которой кровь в жилах стынет, — в деревне были живодёры. И кто-то даже видел, как меня в машину грузили.
Кинулись Никита с отцом в погоню и как раз вовремя успели. Нам ещё только приговор зачитывали.
Отец сразу на их старшего накинулся.
— Ты что не видишь, у нашего ошейник с номером телефона? — строго спрашивал он. — Какой же он бродячий? Других тоже освобождай! В нашем селе нет беспризорных собак!
Тот что-то блеял в ответ, оправдывался, но я уже ничего не слышал. Я был вне себя от радости, забрался Никите лапами на грудь и всё его лицо вылизал.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 13

Однажды пригласила меня лайка на свою свадьбу. Вы её, конечно, знаете, на Молодёжной улице живёт, у неё ещё хвост крендельком. Обрадовался я, что и говорить, люблю я такие мероприятия, и подумал: медлить нельзя, поспешу-ка я. Ну и побежал, задрав свой лохматый хвост трубой.
Лайка не только мне, но всем кобелькам в округе приглашения разостлала, открытки всякими ароматами надушила. Собралось нас на свадебный кастинг — тьма тьмущая. Миллион собак, не меньше. Пекинесы, таксы, и те — туда же! Я им говорю: «Смотрите, какая невеста высокая, самая сибирская лайка, а вы куда лезете со своим росточком-то?» А те — нам хоть поглазеть, подраться, песни попеть, и то ладно.
И надо же такому совпадению, в этот же день приехала к нам в деревню артель по отлову бродячих собак. Устроили они на всю нашу братию самую настоящую облаву. Преследовали, как я понял, по политическим мотивам. Лично за мной бегал по всей деревне какой-то клоун с сачком и постоянно выкрикивал неприличные лозунги. Я и подумал, что игра такая. Носились мы с ним как угорелые, веселились не на шутку. А потом я как-то замешкался ну и попал в сачок этот.
В общем, погрузили всю нашу свадебную процессию в машину, распределили по клеткам и повезли в свадебном кортеже в неизвестном направлении. Я так и подумал, что везут нас в ресторан на праздничное застолье. Только почему-то все наши приуныли, угрюмые какие-то стали.
И вот сижу я в клетке, мечтаю, в животе урчит, и тут до меня потихоньку начало доходить. Что-то не так, думаю, игра какая-то странная. Стал у наших спрашивать. Ну, мне и объяснили, что да как.
— Меня-то за что? — ахнул я. — Я ведь семейный! У меня ошейник есть!
— Что им твой ошейник, — вздохнул сирота Бобик. — Снимут, и вот ты уже никто и звать тебя никак. Им всё равно, им, главное, план выполнить и премию получить.
— Это ещё ерунда! — накалял старый, ободранный Тузик. — Раньше вообще ходили по улицам и стреляли всех без разбора. На привязи, нет ли, всех подряд. Если кто в будке прятался, из дробовика палили, гранатами взрывали.
— За что? — потрясённый до глубины души, спросил я.
— А ни за что, просто так. Такая уж природа человека.
— Нет-нет, люди не такие, они хорошие.
— Куда уж там! Клыки у них тоже есть, только прячут.
— Я тоже давно людям не верю, — с грустью сказала беспризорная Марта. — Собаки никогда не предают, а у людей это обычное дело. Всегда причину найдут, выгораживают себя. Мы для них — так, бездушные животные.
Хотел что-то возразить, да чувствую — аргументы мои на фоне общесобачьего горя какие-то несерьёзные, незначительные. «А вдруг моя семья и Никита всего лишь редкое исключение?» — обожгла меня страшная мысль. И тут стало мне совсем как-то муторно и тоскливо.
Наши стали по очереди горькие истории вспоминать, с людьми связанные. И я всё больше и больше поражался людской подлости и коварству. Мой прекрасный мир рушился, почва уходила у меня из-под ног, и я уже не знал, за что зацепиться. Мне хотелось только одного — очутиться дома в кругу своей семьи. Я бы положил голову на колени Никите, сестрёнке Оле, маме или отцу, и это происшествие забылось бы как страшный сон.
Тузик рассказывал, как живодёры на него с вертолёта охотились, а я мысленно с мольбой взывал к Никите, просил его спасти меня и всех наших. И в какой-то момент вдруг почувствовал, что установилась телепатическая связь. Мне ещё мама говорила, что такое только между любящими душами возможно. Сигнал был слабый, но это было уже кое-что. Я ещё больше сосредоточился и силой мысли скулил и выл жалостливо, тявкал и повизгивал. Никита, разумеется, моих слов не слышал, да он и не понимает по-собачьи, но сразу встревожился, стал меня по всем углам искать, по всем подворотням, взрослых всполошил не на шутку. Побежали они с отцом по улицам и узнали страшную новость, от которой кровь в жилах стынет, — в деревне были живодёры. И кто-то даже видел, как меня в машину грузили.
Кинулись Никита с отцом в погоню и как раз вовремя успели. Нам ещё только приговор зачитывали.
Отец сразу на их старшего накинулся.
— Ты что не видишь, у нашего ошейник с номером телефона? — строго спрашивал он. — Какой же он бродячий? Других тоже освобождай! В нашем селе нет беспризорных собак!
Тот что-то блеял в ответ, оправдывался, но я уже ничего не слышал. Я был вне себя от радости, забрался Никите лапами на грудь и всё его лицо вылизал.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 13

Однажды пригласила меня лайка на свою свадьбу. Вы её, конечно, знаете, на Молодёжной улице живёт, у неё ещё хвост крендельком. Обрадовался я, что и говорить, люблю я такие мероприятия, и подумал: медлить нельзя, поспешу-ка я. Ну и побежал, задрав свой лохматый хвост трубой.
Лайка не только мне, но всем кобелькам в округе приглашения разостлала, открытки всякими ароматами надушила. Собралось нас на свадебный кастинг — тьма тьмущая. Миллион собак, не меньше. Пекинесы, таксы, и те — туда же! Я им говорю: «Смотрите, какая невеста высокая, самая сибирская лайка, а вы куда лезете со своим росточком-то?» А те — нам хоть поглазеть, подраться, песни попеть, и то ладно.
И надо же такому совпадению, в этот же день приехала к нам в деревню артель по отлову бродячих собак. Устроили они на всю нашу братию самую настоящую облаву. Преследовали, как я понял, по политическим мотивам. Лично за мной бегал по всей деревне какой-то клоун с сачком и постоянно выкрикивал неприличные лозунги. Я и подумал, что игра такая. Носились мы с ним как угорелые, веселились не на шутку. А потом я как-то замешкался ну и попал в сачок этот.
В общем, погрузили всю нашу свадебную процессию в машину, распределили по клеткам и повезли в свадебном кортеже в неизвестном направлении. Я так и подумал, что везут нас в ресторан на праздничное застолье. Только почему-то все наши приуныли, угрюмые какие-то стали.
И вот сижу я в клетке, мечтаю, в животе урчит, и тут до меня потихоньку начало доходить. Что-то не так, думаю, игра какая-то странная. Стал у наших спрашивать. Ну, мне и объяснили, что да как.
— Меня-то за что? — ахнул я. — Я ведь семейный! У меня ошейник есть!
— Что им твой ошейник, — вздохнул сирота Бобик. — Снимут, и вот ты уже никто и звать тебя никак. Им всё равно, им, главное, план выполнить и премию получить.
— Это ещё ерунда! — накалял старый, ободранный Тузик. — Раньше вообще ходили по улицам и стреляли всех без разбора. На привязи, нет ли, всех подряд. Если кто в будке прятался, из дробовика палили, гранатами взрывали.
— За что? — потрясённый до глубины души, спросил я.
— А ни за что, просто так. Такая уж природа человека.
— Нет-нет, люди не такие, они хорошие.
— Куда уж там! Клыки у них тоже есть, только прячут.
— Я тоже давно людям не верю, — с грустью сказала беспризорная Марта. — Собаки никогда не предают, а у людей это обычное дело. Всегда причину найдут, выгораживают себя. Мы для них — так, бездушные животные.
Хотел что-то возразить, да чувствую — аргументы мои на фоне общесобачьего горя какие-то несерьёзные, незначительные. «А вдруг моя семья и Никита всего лишь редкое исключение?» — обожгла меня страшная мысль. И тут стало мне совсем как-то муторно и тоскливо.
Наши стали по очереди горькие истории вспоминать, с людьми связанные. И я всё больше и больше поражался людской подлости и коварству. Мой прекрасный мир рушился, почва уходила у меня из-под ног, и я уже не знал, за что зацепиться. Мне хотелось только одного — очутиться дома в кругу своей семьи. Я бы положил голову на колени Никите, сестрёнке Оле, маме или отцу, и это происшествие забылось бы как страшный сон.
Тузик рассказывал, как живодёры на него с вертолёта охотились, а я мысленно с мольбой взывал к Никите, просил его спасти меня и всех наших. И в какой-то момент вдруг почувствовал, что установилась телепатическая связь. Мне ещё мама говорила, что такое только между любящими душами возможно. Сигнал был слабый, но это было уже кое-что. Я ещё больше сосредоточился и силой мысли скулил и выл жалостливо, тявкал и повизгивал. Никита, разумеется, моих слов не слышал, да он и не понимает по-собачьи, но сразу встревожился, стал меня по всем углам искать, по всем подворотням, взрослых всполошил не на шутку. Побежали они с отцом по улицам и узнали страшную новость, от которой кровь в жилах стынет, — в деревне были живодёры. И кто-то даже видел, как меня в машину грузили.
Кинулись Никита с отцом в погоню и как раз вовремя успели. Нам ещё только приговор зачитывали.
Отец сразу на их старшего накинулся.
— Ты что не видишь, у нашего ошейник с номером телефона? — строго спрашивал он. — Какой же он бродячий? Других тоже освобождай! В нашем селе нет беспризорных собак!
Тот что-то блеял в ответ, оправдывался, но я уже ничего не слышал. Я был вне себя от радости, забрался Никите лапами на грудь и всё его лицо вылизал.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 14

У наших родственников в городе кавказская овчарка живёт. Веса в ней не меньше центнера. Такая большая и сильная, а вот, поди ж ты, всего боится. Наверно, потому что в городской квартире живёт, в замкнутом пространстве. Когда хозяин выходит с нею из подъезда, она испуганно застревает в дверях, и хозяин, посмотрев по сторонам, говорит:
— Ну, иди, иди, не бойся, тебе ничего не угрожает.
Гуляет совсем мало. Чуть что, громыхнёт или сверкнёт, она сразу испуганно к подъезду несётся. Далеко и не отходит, всякий раз по сторонам озирается.
Вот и задумаешься: вроде мышцы массивные, челюсти мощные, клыки страшенные, а настоящей силы нет. Той таинственной силы, которую все чувствуют и уважают, но понять не могут.
Получается, груда мышц — не такое уж преимущество. Вот хоть хозяина моего Никиту взять. Он не самый крупный в классе, а сверстники его уважают и даже побаиваются. Сам он никого не обижает и слабых в обиду не даёт.
Отец его с малых лет учил.
— Любой недостаток можно превратить в преимущество. Если бы у Брюса Ли были горы мышц, он бы никогда не развил свою поразительную реакцию, скорость. Противник и замахнуться не успевал.
Стал Никита всякими рукопашными единоборствами увлекаться и такой реакции достиг, что и впрямь даже старшеклассники замахнуться не успевали. Никита поначалу даже загордел немного, но отец его сразу приструнил:
— Сила даётся человеку не для того, чтобы он себя возносил и пользовался своей силой, — строго сказал он, — а для того, чтобы он правду и слабых защищал. — Потом ещё подумал и добавил: — Если кому-то слабому нужна твоя помощь, ты не имеешь право пройти мимо. Даже если тебе угрожает смертельная опасность.
Никита это сразу уяснил. Скромно себя ведёт, не выпячивается, но и мимо никогда не пройдёт, защитит слабого. От него такая незримая сила идёт, что прямо на расстоянии чувствуется.
Решил и я с хозяина пример взять, а как же. Иду я как-то спокойненько по улице, любуюсь местными достопримечательностями, птахи поют, бабочки летают, стрекозы — вдруг вижу такую картину: огромный волкодав на добродушного лабрадора злобно рычит и скалится. Требует, злодей, чтобы тот для него кости из дома таскал, сало и вырезку мясную. Лабрадор жалко так отбивается, скулит что-то там, просит отсрочку, умоляет снизить фискальную нагрузку. Меня эта сцена сильно возмутила, кровь в голову хлынула, внутри аж всё зарычало, заклокотало. Однако и предательские мыслишки суетливо заёрзали: мол, иди себе дальше, не лезь в чужие дела, сильнее он тебя намного, погибнешь ни за грош. Всё же мимо я пройти не смог. Попрощался я с жизнью, подошёл к этому волкодаву и говорю:
— Вас природа огромной силой наделила, у вас всё есть, а вы у слабых последнее забираете.
Волкодав посмотрел на меня, как на козявку какую-то, и говорит:
— Это кто скулит? Сейчас я из тебя кости вытрясу!
Тут уж я не вытерпел. Кинулся на него и вцепился в загривок мёртвым хватом. А он такой неповоротливый оказался — прямо на удивление. Что-то там пыжился, пыхтел. Пока он меня пытался клыками ухватить, я уже с другой стороны оказывался. В общем, порвал я волкодава этого, как Тузик грелку. Бежал он от меня сломя голову, повизгивая, как щенок, и поджавши хвост.
После этого лабрадор мне говорит робко:
— Получается, теперь вам кости приносить?
У меня прямо в голове что-то звякнуло. Вера в собачий род пошатнулась. Вот бедолага, думаю, это ж как его жизнь изломала! А вслух прямо-таки закричал от возмущения:
— Чтобы я больше этого не слышал! Никому ты ничего не должен! А будет кто обижать, мне скажи, — и пошёл прочь, чтобы не видеть его раболепскую физиономию.
Он меня всё равно догнал и стал умолять, чтобы я его драться научил.
— Ладно, — согласился я. — Приходи завтра ко мне, я тебе пару приёмчиков покажу. Сам потом будешь рвать этого волкодава как Сидорову козу.
А дальше произошёл совершенно удивительный случай.
Помню, мама мне говорила, что добро должно быть с кулаками. Но тут, главное, не переборщить, учила она, если лапы чересчур в кулаки сжимать, они постепенно в копыта превращаются. Такой уж закон природы. Нельзя далеко от своей сути отходить. Уж если выпало тебе доброе собачье сердце, то смотри, чтобы оно ровно в груди билось и с любовью трепетало.
Тому волкодаву, наверное, этот закон жизни был не ведам, и решил он мне отомстить. Однако понял, что один со мной не справится, и решил наняться в пастушьи собаки. Придумал, с овчарками дружбу завести и потом всей сворой на меня напасть. И вот он ходит, подбивает собак против меня, и вдруг все стали замечать, что у него уже когти на лапах срослись, чем-то копыта напоминают. Потом и вовсе на голове волкодава рога проросли, козлиные, а сам он на травяной корм перешёл, как Навуходоносор. Собаки его сторониться стали, а некоторые задирать вздумали. Такая вот печальная история.
Узнал я об этой страшной метаморфозе и переживал сильно, себя винил. Эх, ляпнул мимодумно про Сидорову козу, а оказалось, как в воду глядел.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 15

Зимой у нас главная забава — санки таскать. Бывает, запрягут нас по шесть, по восемь собак в одну упряжку, и соревнуемся с другими командами. Иной раз до шестидесяти километров бегаем. Потом без задних лап сплю. Моя команда, естественно, всегда первая приползает…
И вот побежали мы однажды на длинную дистанцию. Через лес в другую деревню. Никита на санках, а мне в помощники пятерых дали. Двоих хаски, одну овчарку и двух дворян, выносливых и сильных.
Половину пути одолели, и тут вдруг метель занялась. Так запуржило, завьюжило, что и не видать ничего. Не знаю, как получилось, только сбились мы с пути, заплутали. Просеку с дорогой перепутали, а всё бежим, упираемся, рвёмся к победе, времени нет подумать. Уже и пути никакого нет, через бурелом и заломник пробираемся. Никита растерялся, да и мы тоже тянем кто в лес кто по дрова.
Вдруг под нами снег просел да и вовсе начал обваливаться. Я и мои собаки ещё как-то проскочили, а Никита вместе с санками в провал ухнул. В самую что ни на есть медвежью берлогу. И оттуда сразу же медвежий рёв раздался. Страшный и одновременно какой-то жалобный, обиженный. Мы рванулись в ужасе и санки из берлоги выдернули. А Никита там остался… У меня прямо сердце остановилось. Не за себя испугался, нет, за Никиту, хозяина своего. Не знаю, как я из кожаных ремней выбрался — чудо какое-то, в какие-то доли секунды из упряжки выпрыгнул и в берлогу нырнул.
Медведь ревёт, спросонья лапами машет, длинными когтями брякает. Пасть страшенную раззявил и клыками своими стращает. Никита в угол вжался, ни жив ни мёртв. К счастью, в медведе я своего ровесника и друга признал.
— Миша, подожди! Свои! Не ругайся! — закричал я радостно, а сам Никите знаки подаю, чтобы выбирался скорее.
— Свои зимой спят, а не по сугробам шастают! — зарычал косолапый.
Смотрю краем глаза: Никита уже наверх карабкается, зацепился за толстую поваленную ветку и ловко из берлоги выскочил.
— Это я, Колёк! — приветливо сказал я. — Неужели не узнал?
Миша сразу лапы опустил, рычать перестал.
— Коля? — спокойно спросил он. — Голос вроде знакомый… Запах тоже… Эх, спросонья ничего не вижу!
Косолапый засопел, протирая лапами глаза, уставился на меня, вглядываясь мутным взором.
— И правда Колян! — наконец сказал он. — А чего это ты здесь делаешь? Это ты меня потревожил?
— Мы случайно, Миш. Не заметили твою берлогу и провалились.
— Как это «не заметили»? — проворчал он. — У тебя что, глаз нет?
— Так ты никаких опознавательных знаков не поставил. А под снегом незаметно. Ох, Миша! Такая метель разыгралась, что и хвоста собственного не видно!
— Вижу, что метель. Да-а, не люблю я такую погоду. Страшное время.
— Не переживай, Мишка, всё обойдётся.
— Куда уж! Зима только началась.
Медведь сел на подстилку и сложил лапы на брюхе.
— Значит, плохо я свою берлогу замаскировал, — задумчиво сказал он. — Если уж вы случайно наткнулись, охотники тем более найдут. Нельзя здесь больше оставаться.
У Мишки слёзы покатились из глаз. Он сидел такой несчастный и обиженный, фыркал и по-детски размазывал слёзы по мордахе. Сердце моё сжалось от жалости, и у меня тоже слёзы из глаз закапали.
Мы с Мишаней ещё по лету подружились, когда он малину лопал. Гляжу, такой большой, сильный, а чавкает смешно, потешно. С аппетитом ягоду уплетает и будто песенку себе под нос напевает. Ну, думаю, вегетарианец, а значит, безобидный. Тогда-то мы и познакомились. Он молодой совсем, первое лето как от мамки ушёл. Приветливый всегда такой, добродушный. Помню, сядет возле горки кедровых шишек и лузгает с утра до вечера, а мордаха такая счастливая, умиротворённая. Я ему про людей много рассказывал. Предупреждал, чтобы человека никогда не трогал. «Ну их! — говорил я. — Даже если на худого человека нападёшь, потом на тебя облаву устроят. Пришлют целую армию загонщиков. С вездеходами и вертолётами». Думаю, Никиту бы он так и так не тронул. Хотя в ярости всякое может быть.
Мы чуть успокоились, и Мишка сказал:
— Ладно, полезли наверх, чего уж теперь.
Выбрались мы из берлоги, гляжу, в метрах тридцати санки под бурелом попали, и их там заклинило. А рядом никого из наших нет. Наверно, Никита попытался высвободить санки, но у него сил не хватило. Собаки, конечно, в панике метались, скулили, и хозяин их отвязал. В упряжке они беззащитные были, медведь бы их легко перещёлкал. Потом наши, конечно, за взрослыми побежали. Ну, чтобы те меня спасли и медведя пристрелили. Притих я в берлоге, гавкать перестал, вот и подумали, что мне уже ничем не поможешь.
Оглядел Мишка свою берлогу и сказал с горечью:
— Да, дела… Восстановлению не подлежит… Надо перебираться в другое жильё.
— Знаешь, ты можешь у нас перезимовать, — предложил я. — У Никиты комната своя есть. Он тебе в уголке на коврике постелет. Хозяин у меня хороший, добрый — не откажет. Он, может, даже свою кровать отдаст. А кровать у него хорошая, мягкая. На перине будешь спать. Подушка гусиным пухом набита.
У Мишки глаза загорелись — да тут же и потухли. Махнул он тяжёлой лапой и говорит:
— Ничего не получится, мне тишина нужна.
— Он тихо уроки учит. Музыку редко включает. Да это не проблема: мы тебе в уши ваты натолкаем.
— Не надо мне ваты, — обиделся Мишка. — Себе ваты натолкай. Мне нужно чутко спать, чтобы опасность не прозевать.
— Ну, хочешь, мы тебе на кухне раскладушку поставим? У нас большая кухня.
— Чтобы об меня все запинались? Нет, спасибо. На кухне постоянно кастрюлями гремят, запахи всякие… А мне зимой есть нельзя.
— Да, на кухне — не пойдёт… — задумался я. И тут меня осенило: — В бане можно! У нас очень тёплая, уютная баня. Как твоя берлога в точности. Накидаем всяких веток, обстановку создадим, как в твоей берлоге. Веник берёзовый под голову подложишь.
— А где твои мыться будут?
— Ничего страшного, на кухне в тазике помоются. Потерпят каких-то три — четыре месяца.
— Ну, не знаю… — замялся Мишка. — Правда никто тревожить не будет?
— Конечно! Я скажу — до весны никто даже не заглянет ни разу!
— Хорошо бы… Не люблю, когда беспокоят. Спросонья я всяких бед натворить могу. А твои правда согласны будут?
— Согласятся, не сомневайся! И вообще, я в доме главный! Как я скажу, так и будет!
— Всё равно не пойду, — буркнул Мишка. — Боюсь стеснить, неудобно как-то.
— Неудобно на снегу спать, а на перине очень даже удобно. Ну, хочешь, я заброшенный дом знаю. Он давно пустует. Там один хозяином будешь.
Мишка вдруг нахмурился и махнул лапой:
— Да не в том дело! Шумно у вас в деревне. На Новый год эти хлопушки даже в лесу слышно. Я всегда просыпаюсь. После долго уснуть не могу, ворочаюсь. А тут под самым боком палить начнут. Боюсь, не сдержусь и пойду по всем дворам буянить. Покалёчу ещё кого, а то и пришибу ненароком. Праздник испорчу. Лапа у меня тяжёлая, одной левой триста выжимаю. Потом навесят ярлык шатуна и охотников натравят.
Растерялся я, стою весь такой виноватый, сквозь землю готов провалиться. А Миша успокоился и говорит:
— Ладно, не переживай, с кем не бывает. Я же понимаю, случайно меня разбудил, ненарошно. Ничего, есть у меня запасная берлога. Как раз на такой случай приберёг. Она маленько недоделанная, но всё равно сгодится.
Обрадовался я и, конечно же, вызвался проводить.
— Сейчас и пойдём, — согласился Миша. — Только я быстро ходить не могу. Ноги затекли от спячки.
— Так у меня санки есть! — вспомнил я. — Я тебя, Миша, на них с ветерком довезу! Можешь даже подремать по дороге.
На удивление, метель почти стихла, лёгкой позёмкой по снегу завилась, даже солнышко из облаков выглянуло. Миша одной левой разметал бурелом и освободил сани. Уселся он удобней — аж полозья затрещали, а я в лямки впрягся. Потащил я этакую махину, и у меня поначалу даже в глазах помутнело. А потом — ничего, приноровился. К счастью, дорога недолгая оказалась. Где-то через пару часов добрались мы до тайной берлоги.
Нора оказалась вполне себе пригодная. Мы только пушистых еловых веток внутри настелили, небо берлоги всяким лапником и валежником накрыли, снегом закидали и старательно притоптали. Потом мы с Мишей тепло попрощались, и двинулся я, уставший, но довольный, до дому.
Если бы вы знали, как мне хозяин и все наши радовались! Гладили меня в течение часа и глазам своим не верили, что я такой целый и невредимый. И кормили меня одним мясом и колбасой до невменяемости. У меня до того пузо раздулось, как барабан, что я и ходить не мог, и стоять не мог. Лежал только на спине.
Отец внимательно осмотрел санки и удивился:
— Надо же как полозья просели! Такое ощущение, что какую-то тушу, килограмм на триста, на них везли. Странно.
На следующий день я принёс Мишке большую пуховую подушку и одеяло тёплое из козьей шерсти. Хотел ещё доставить обогреватель на дизельном топливе, но подумал, подумал… и решил, что это лишнее. Вдруг Мишка напутает чего и спалит весь лес. Телевизор хотел на батарейках взять, да тоже передумал. Повадятся к Мишке в гости другие звери, досаждать будут, и он не выспится.
Миша, естественно, подаркам обрадовался, у него как раз шея затекла на ветках спать, но всё же попросил его больше не беспокоить.
— Ты лучше весной приходи, — сказал он. — Принеси что-нибудь поесть, да побольше, побольше… Я после спячки страсть как кушать хочу. А ранней весной с кормёжкой совсем худо. Приходится за травоедами гоняться, а мне это совсем не по душе.
Нагрузился я весной всякой едой, уже на тележке повёз. Втайне от семьи взял трёхлитровую банку малинового варенья, литровую банку мёду, булочек в магазине достал и йогурта, и ещё всякой еды. Хотел Никиту с собой взять, но он как раз с родителями в краеведческий музей собрался. Там медведи и звери разные, как будто настоящие. Людям интересно на неживых животных смотреть, а мне это совсем не по нраву. Поэтому я ехать наотрез отказался.
В то время, когда Никита с родителями экспонаты с интересом рассматривали, я на живого медведя с умилением любовался. Сидел в сторонке и, затаив дыхание, смотрел, как Мишка с аппетитом лопает, и слушал, как у него за ушами трещит.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 16

После того как в детстве тонул, я купаться не очень любил. Так, ополоснуться чуть в жару — и на берег. Но однажды от этой боязни воды я избавился раз и навсегда.
Пошли мы как-то весной на половодье смотреть. Я со своим хозяином Никитой и его дружок Петя со своим чёрным водолазом Тайсоном. Пёс огромный, лохматый, но добродушный и наивный до самозабвения. Я иной раз задираю его по-доброму, но он нисколько не злится и даже не обижается. А плавает так здорово, что мне всякий раз завидно.
И вот пришли мы на речку. Воды столько, что другого берега не видно. Лёд уже прошёл, кое-где только маленькие льдинки проплывали. Я потрогал лапой воду — холодная она такая, мутная, и у меня всякое желание купаться отпало. А Тайсон сразу же в речку полез, фыркает от удовольствия, пасть раззявил. Ладно бы поплюхался маленько, а то ведь прямо от берега к небольшому островку поплыл.
Петя за свою собаку даже не встревожился, так Никите и сказал:
— Его из воды не выгонишь. Сейчас на этот остров поплыл, потом — на тот поплывёт…
— А моего в воду не загонишь, — вздохнул Никита. — В жару со шланга поливаешь — привязывать приходится. Ещё и рычит недовольно. Боится воды. Теперь уже, наверное, не исправишь.
— Почему не исправишь? — уверено сказал Петя. — Давай его сейчас искупаем.
Стали за мной гоняться, а я, как услышал про купание, так и отбежал в сторонку. Чуть подпущу близко — и опять отбегаю. Весёлая игра пошла.
А Никита, наоборот, почему-то рассердился.
— Коля, кому сказал! Ко мне! — кричал он.
Петя уже посмеиваться начал, и тут мне совестно стало. Думаю: что это я хозяина перед дружком позорю? Ну и подчинился. Подошёл к Никите, склонивши голову и поджавши хвост, и руку лизнул.
Никита чуть построжился, поругал меня, а потом кинул палку в воду и скомандовал:
— Коля, принеси! Апорт!
А я думаю: «Что я, больной, что ли? Вот сейчас всё брошу и в холодную воду полезу! И вообще — что за апорт такой? Что за слово такое непонятное?» Ну и решил я за это слово уцепиться: дескать, нужна чёткая команда, на нормальном языке. На хозяина непонимающе уставился и даже заскулил для убедительности.
— Коль! Ну, давай! Апорт! — сердился Никита.
Я — ни с места, и хвостом усиленно виляю.
— Апорт, Коляш! Ну, пожалуйста!
И тут уж я не выдержал. Забрался Никите лапами на грудь и давай лицо облизывать. Верное средство. Я всегда так делаю, когда надо обстановку разрядить.
— Эх, Коля, Коля! — с укором говорил Никита, гладя меня по смышленой голове. — Ну что ты за собака такая? Простую команду и ту не понимаешь!
Тем временем Тайсон выбрался на островок, отряхнул свою лохматую шубу, разметав тысячи брызг, и куда-то на водную гладь уставился. Там вдали возле затопленного дерева что-то виднелось на воде. Я вглядывался старательно, пучил глаза, но так и не смог разобрать. Парнишки тоже не разглядели, но встревожились.
— Тайсон, ко мне! — закричал Петя. — Ко мне, Тайсон!
А он только голову на секунду повернул, тут же забрёл в воду и поплыл к затопленной берёзе.
— Что это с ним? — спросил Никита без всяких подковырок.
— Сам не пойму. Приплывёт, ничего с ним не случится.
Тайсон к тому месту приплыл, нагрузил чего-то себе на спину и назад повернул. Ближе подплывать стал, глядим, а на его широкой спине пять зайцев сидит. Видать, не успели косые подальше от речки уйти, вот их водой и окружило. К счастью, наш Тайсон, как дед Мазай, подоспел. Эх, бывает же такое в жизни! Вот бы дедушка Некрасов порадовался!
— Во, Тайсон даёт! — ликовал Петя. — Нагрузил зайцев полную спину — кому расскажешь, не поверят!
— Вот видишь, Коля, какой Тайсон молодец, не то, что ты… — насмешливо говорил Никита. — Смотри сколько зайцев спас, а ты — ни одного.
Тайсон ткнулся в берег, и зайцы со спины дружненько спрыгнули и в лес стреканули. В другое время я погнался бы, а тут с улыбкой проводил лопоухих.
— Молодец, Тайсон! — хвалил Петя, теребя его по холке. — Умница ты у меня! Хороший пёс!
— Смотри, вода всё ещё прибывает! — разволновался Никита. — Надо в деревню за лодкой бежать!
— Побежали, конечно! — поддержал Петя. — Нашу лодку возьмём. Надо всем сказать.
Парнишки побежали за подмогой, а мы с Тайсоном на берегу остались.
— Там ещё много зайцев, — тяжело дыша, говорил Тайсон. — Сидят, бедные, от страха трясутся. Поплыли вместе.
Я, естественно, про свою водобоязнь напрочь забыл. Плюхнулись мы в воду и поплыли рядышком. Тайсон спокойно лапами перебирал, а я со всей моченьки старался.
— Зайцы пловцы плохие, — говорил он по дороге. — Задние лапы тяжёлые, а передние слабые, плохо гребут. До берега никто не дотянет. Далеко. Я им сказал, чтобы на месте сидели.
— Правильно, — согласился я. — Сейчас всех спасём. Нас за это обязательно наградить должны.
— Сами вряд ли справимся. По всей реке наверняка зайцев много. Хорошо, если МЧС подключат, спасателей.
Спина у меня не такая широкая, а всё же три зайца уместились. Пока взрослые на лодках приплыли, мы два раза сплавали. Второй раз уже не страшно было. Даже весело. А уж как лопоухие радовались! Ещё бы, такого страха натерпелись!
В тот день много зайцев спасли. Никиту и Петю хвалили сильно и даже наградили. В школе их на доску почёта повесили, в стенгазете пропечатали. Не знаю, как Тайсона, а меня вечером шикарный ужин ждал. Ну а потом молва быстро разнеслась, и нас собаки со всей округе ещё больше уважать стали. Приставали ко мне, всякую подробность спрашивали. Я и не уклонялся. Помню, собрал вокруг себя целую свору и говорю:
— Я не только зайцев, но ондатр много спас и одну семейку бобров. Все они могли утонуть, если бы не я. Одна выдра на дереве сидела. Его уже подмывало, сильным течением сносило. Ещё бы чуть-чуть, и выдра бы в воде оказалась. А там бы и захлебнулась точно. Хорошо, я вовремя подоспел. Спас её.
— А ты случайно рыб не спасал? — съязвила молодая овчарка. — Или они тоже все захлебнулись?
— Рыба-то причём здесь? — удивился я. — Для рыбы вода — родная стихия. Это все знают.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 17

У нас в лесу старый мамонт живёт. Мы его так и зовём — дедушка Мамонт. Люди его не видят, а мы очень даже хорошо видим. Это закон природы такой. Когда каких-нибудь животных мало совсем и они на грани вымирания, природа, чтобы сохранить, их невидимыми делает. Вот и один из мамонтов в нашем лесу поселился. По паспорту ему уже десять тысяч лет, не меньше, а на здоровье не жалуется. Говорит, на невидимых время не действует.
Частенько я к дедушке Мамонту в гости подбегаю. Он мне про старину рассказывает, о древней диковинной природе, про Ледниковый период. Однажды мне признался, как всё время мечтает и надеется, что их род мамонов возродится вновь.
Я тогда спросил:
— Когда же это будет, дедушка?
— Вся надежда на человека. Они должны восстановить наш род. Завещано так. Хотя я в это мало верю. Ведь из-за людей многие животные невидимые стали. Раньше мамонты за порядком в лесу смотрели. А потом человек появился. Мы людям вроде как чем-то помешали. Вот уже тысячи лет минуло, а я так и не пойму, чем это мы им не угодили. Земледелием они тогда не занимались, сады не сажали. Охотились только, рыбу ловили и у тайги брали. Не было никаких посевов, чтобы мы их вытаптывали или объедали.
— А люди говорят, что это из-за какого-то Ледникового периода вас не стало.
— Это чтобы подозрение от себя отвести. Всё на природу кивают, на неё все свои злодеяния спихивают. Были холода, не спорю. Лютые холода долго свирепствовали, лета совсем не было. Трава не росла, деревья мёрзлые годами листву не пускали. Голодно было, что и говорить, но мы приспособились, к югу подались. Тут нас люди и подстерегли. Ямы на нас рыть стали. Провалишься в такую ямину, а выбраться уже не можешь.
— Люди сейчас лучше стали, добрее, — жалко пролепетал я.
— Может быть, может быть… Альтернативы всё одно нет, на людей только вся надёжа. Остаётся только ждать, когда человек всех животных обратно возродит.
— Как же он возродит? — не понял я.
— Говорят, наука уже силу взяла. Подошла к разгадке жизни. Надо только, чтобы человек сам поменялся. Станет к животинке бережней относиться, тут ему и подсказка придёт.
Как-то застал я у дедушки саблезубого кота. Тоже он из древних зверей, невидимый. Как ни странно, антипатию я к нему не почувствовал, хотя и кот. Клыки у него красивые, длинные такие, как усы у запорожца, из пасти свивают. И сам из себя кот огромный, страшный. Хотя по характеру совсем поникший, жалкий. Он к дедушке Мамонту заглянул про старое житьё-бытьё вспомнить. И такой у них разговор зашёл, что я прям заслушался. Сел в сторонке и дыхнуть боялся.
— Не верю я в возрождение, — сокрушался саблезубый кот. — Вас восстановят, тут и говорить нечего, мамонты — мирные животные, а саблезубые коты людям зачем? Я на них давно зуб точу. Никогда им не прощу, что вас, мамонтов, уничтожили, в результате чего и меня без пропитания оставили.
Дедушка покачал головой и говорит:
— Да, трудно с тобой, вид у тебя не ангельский. Хотя, может, в глухой тайге где и пустят обитать.
— Что мне тайга, глушь? До любого населённого пункта доберусь, не стерплю. Людёй в лес ни за грибами, ни за ягодами не пущу. Точнее, не выпущу…
— Раз тебя природа оставила, значит, какая-то задумка есть. Динозавров-то вообще нет. Хоть видимых, хоть невидимых.
— Как это нет! Я сам видел в Африке.
— Ну, не всех, не всех… Выборочно оставили.
Саблезубый чуть задумался и говорит:
— Правда, кривить душой не буду: хищных динозавров не видел, только травоядных.
— Вот! — обрадовался дедушка. — Может, и тебе на подножный корм перейти, sheba-korm.ru например? Начнёшь травой питаться, и первой партией пойдёшь на восстановление.
— Мне, травой? — скривился саблезубый. — А эти клыки мне тогда на что?
— У меня тоже бивни есть, и ничего, живу как-то.
— У вас они вверх загнуты, а у меня вниз.
— Ещё лучше, корешки удобней откапывать. Ну а если мешать будут, со временем сами отпадут за ненадобностью.
— А если меня обидят? Чем я тогда защищаться буду?
— Да кто тебя тронет! От одного твоего вида кровь в жилах стынет!
— Это когда клыки есть. А когда их не будет, одна слащавая кошачья морда останется. Тогда меня только ленивый не тронет. Нет, несогласный я. Да и эту вашу траву полгода ждать надо. Летом она есть, а зимой где? А мясо круглый год. Всесезонно.
И тут меня осенило. Говорю я этому саблезубому коту:
— Вам надо вместе с человеком жить, как мы, собаки. Кормёжка всегда есть, по расписанию, и любимый хозяин рядом.
— Зачем мне хозяин? — фыркнул кот. — Я на поводке ходить должен?
— А что здесь такого? Если хорошо себя вести, хозяин будет так отпускать, без поводка.
— Кто же его отпустит! — насмешливо сказал дедушка Мамонт. — Если и будут люди держать, то только в клетке, в зоопарке.
— Э нет, в клетке я не согласный! — запротестовал кот. — Я не преступник, чтобы меня свободы лишать. Какой тогда смысл жить? Чтобы на мне кто-то наживался?
Я и сам понял, что глупость сморозил. Мне вдруг представилось, как мы пустили этого клыкастого кота к себе в дом жить. Никита поставил ему двухведёрную миску молока… И бедная Кормилица, чтобы увеличить производство молока, доводит себя до полного истощения. А скорее всего, она от страха вообще перестанет молоко давать.
Да и не дело это — котов заводить. Сколько было случаев, когда собака и хозяин жили душа в душу, потом заводится кот — и всё идёт наперекосяк. И таких историй — масса, пруд пруди! Нам и одного Агафона достаточно. И в лесу этого саблезубого кота не надо. Без него как-нибудь проживём, не заскучаем. Вот мамонты — другое дело. С мамонтами лес только красивее и добрее станет.
— Скажите, в ваши времена саблезубые собаки были? — вдруг спросил я.
— Когда человек волка приучил, тогда и собаки появились, — ответил дедушка Мамонт. — Вот только саблезубых не помню.
— Не было саблезубых собак, — уверенно сказал кот. — Если бы они появились, я бы их сразу вывел. На корню. Я волкам не позволял по лесу ходить, а уж тем более собакам!
И тут у меня такая неприязнь к саблезубому возникла, что больше не мог ни секунды оставаться. Распрощался я тотчас же и рысцой поспешил в деревню.
Прибежал домой, и захотелось мне Никите о саблезубом коте рассказать. Да как скажешь? Старался я и так, и этак, а он только гладил меня по голове и совсем даже не прислушивался.
Эх, до чего же мне людей жалко! Живут и не подозревают, насколько они ущербны и ограничены в возможностях. Нюх у них в сорок тысяч раз хуже нашего, слух тоже не ахти, да ещё и видеть не всякое могут. Вот живут они и ничего про мамонта и саблезубого кота не знают, про динозавров в Африке. Думают, они вымерли насовсем. А на самом деле их просто надо перевести в легальное положение. Думаю, нужно составить опись всех невидимых зверей в нашем лесу и попытаться каким-то образом донести эти сведения до людей. Уверен, это приведёт в шок всю мировую общественность. Может, мне и Нобелевскую премию дадут, чем кот не шутит.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 19

Рыбачили мы как-то с Никитой летом. На открытом берегу оводы и слепни замучили, и решил я под сенью леса укрыться. Дай, думаю, гляну одним глазком, что за места такие. Может, с какими-нибудь жителями лесными познакомлюсь.
И вот иду я среди берёз и осин, пробираюсь через кусты и папоротник — и хоть бы одна живая душа. Вдруг приметил среди зарослей в логу озерко небольшое. Подбежал поближе, гляжу, а это не озеро, а запруда бобровая. Тут же и хатка над самым омутком поставлена. Интересно мне стало, захотелось с бобрами познакомиться, узнать их секреты мастерства, выразить почтение. Стал звать, горланить на всю округу, а они, как назло, попрятались и даже носы не высунули.
Я, естественно, не привык отступать, решил всё равно докопаться до сути… Забрался на хатку и стал лапами рыть, ветки и куски коры в сторонку аккуратно складываю. Ну и до того увлёкся, что в один прекрасный момент провалился.
Очутился я в бобровой норе и поначалу как-то оробел. Бобёр с бобрихой на меня испуганно взирают, с осуждением, мне и совестно стало. Принялся всячески заглаживать свою бестактность, попросил не волноваться.
— Вы уж извините, — оправдывался я. — Не мог пройти мимо, не выразив своего восхищения.
— Спасибо, — с иронией сказала бобриха. — Мы тронуты вашим вниманием.
А бобёр хмуро на меня посмотрел и спросил:
— Вы зачем нашу крышу разобрали?
— Я всё обратно починю, — промямлил я. — Я только спросить хотел.
— И что же вас интересует? — строго спросил бобёр.
Растерялся я и ляпнул первое попавшееся:
— Да я насчёт рыбы интересуюсь. Рыба у вас есть в озере?
— Ой, только рыбы нам ещё не хватало! — фыркнула бобриха. — Мы рыбу не едим. А появится рыба — тут и норки и ондатры подбегут. А если выдра — это вообще ужас! Будет она ещё у нас тут перед глазами мелькать.
— Ладно, не шуми, — буркнул бобёр. — Обещал же, никого не пущу. Так и будет. А рыба… есть у нас рыба. Карликовые караси завелись. Им пространства не хватает, они и не растут.
Вижу, бобёр на разговор настроился. Я огляделся.
— Хорошо у вас тут. Тесновато, конечно, но уютненько. Под землёй, конечно, скучно. Неужели всё время в темноте сидите?
— А что сделаешь, — вздохнул бобёр. — Зато безопасно. Все бобры так живут. Мы — как все, как по природе положено. Выходим иногда на солнышко. Зимой здесь едим, а летом — снаружи.
— Может, вы проголодались? — участливо спросила бобриха. — Давайте я вам ивовую кору принесу? Или, может, осиновую? Какую предпочитаете?
От коры я вежливо отказался. Мне стало как-то жалко бобров. Мастера на все лапы, могут озеро в любом месте сотворить, а рыбу не едят, грызут безвкусную кору, ветки. Ну и решил им помочь…
— Да, невесёлая у вас жизнь, — вздохнул я. — Вот вы плотину поставили, а ведь её можно с умом использовать.
— Как это, «использовать»? — удивился бобёр. — Плотина и так пользу приносит, она воду держит.
— Я не о том. Вам надо на плотину генератор с турбиной поставить. Электричество у вас будет. В каждый отнорок можно лампочку повесить. Тогда светло будет и днём, и ночью.
— Неужто это возможно? — засомневался бобёр.
— Конечно! Люди давно так делают.
— Чудное как-то. Это что ж, навроде солнца?
— Можно и так сказать.
— Как же так… — встревожилась бобриха. — Всё время светло будет? А спать когда? Нетушки, нам такого прогресса не надо.
— Да вы не беспокойтесь, — участливо сказал я. — Всё просто, захотели — выключили свет, захотели — включили.
— Ну, если так… При свете и ветки грызть приятнее. Видно, где какая червоточинка, — согласилась бобриха и тут же к мужу своему обратилась: — Вот ты постоянно что-то в темноте грызёшь, а мне не видно.
— То и грызу, что и ты. У нас один стол. А вообще-то идея интересная. Давно хотел узнать, отчего это у людей в домах светло по ночам. И вот прояснилось. Электричество, значит. А что это такое? На вкус можно попробовать?
— Нет, это совсем несъедобное, — ответил я с видом знатока.
Про электричество я много чего знаю. Как только Никита за учебники садится, я всегда рядом кручусь. Читать-то я не умею, а схемы разные и формулы — это понимаю, для меня это проще простого. Помню, учил Никита физику, а я из-за его плеча в учебник заглядывал. И столько, знаете ли, я там всего мудреного почерпнул, особенно про электричество это. Вот теперь и пригодилось…
Стал я бобрам терпеливо объяснять, какое оно, электричество это. Только они всё равно ничего не поняли. Зато вроде как уловили, что электричество их жизненный уровень повысит.
— Все это хорошо, — согласился бобёр. — Заманчиво. Одно меня только беспокоит: другие узнают и тоже захотят. Комфортная жизнь до добра не доводит.
— А вы не выдавайте секрет. Сами пользуйтесь, а другим не говорите.
— Боюсь я. А если самовольно подключатся к нам — хлопот не оберёшься.
— Так это же хорошо! — бодро воскликнула бобриха. — Мы штрафовать будем. Пускай несут нам красного дерева. Внутреннее убранство из красного дерева выложим. И красиво, и погрызть всегда можно. Будем в красоте жить. Гости к нам ходить будут.
— Красота тебе… А как ты с медведя плату возьмёшь? Он и слушать не захочет. Кинет провода и будет забесплатно пользоваться.
— У медведя, может, тоже совесть есть.
— Какая у медведя совесть? Не смеши меня!
Вижу, сейчас рассорка случится.
— Да вы не переживайте, всё будет хорошо, — успокоил я. — Давайте проведём электричество, а там видно будет.
Бобёр задумался, покряхтел недовольно и говорит:
— Ладно, неси свою турбину и лампочки. Если что, я чужие провода всегда перегрызть смогу.
Пообещал я на неделе всё принести, а у самого даже понятия нет, где эту турбину брать. Ну, думаю, может, кто из наших собак посоветует.
Да уж, не такое это простое дело оказалось. Пришлось мне все свои связи подключать, всё своё обаяние использовать, чтобы турбину и всё оборудование достать. Всеми правдами и неправдами старался, но слово своё сдержал — через неделю доставил бобрам всё необходимое оборудование.
Были бы у меня руки, я бы быстренько всё настроил, а с лапами, конечно, повозиться пришлось. На самой главной струе турбину приладил, и от неё по дну реки бобёр провода в хатку протянул. А там уж я сам по отноркам проводку закрепил и лампочки развесил. Потом подумал, подумал и ещё розетки поставил. На всякий случай. И не ошибся. Бобры до того смекалистые оказались, что впоследствии и бытовыми приборами начали пользоваться, и сами электрическое заграждение от хищников построили.
Что и говорить, понравилось бобрам, что от лампочки и свет, и тепло. Уютно стало. Телевизор им небольшой принёс и всяких бытовых приборов. Украсть, конечно, пришлось, но брал только у плохих людей — они уже целый год женаты, а детей у них нет.
Соседи-бобры прознали, и им тоже захотелось. Я им тоже обещался помочь. На беду, нашёлся какой-то предприимчивый толстый бобёр, который эту идею решил на коммерческие рельсы поставить. Привёз бобров с других краёв и создал с ними огромное бобровое деревогрызущее сообщество. Наняли людей. Вместе они уже на большой реке гидроэлектростанцию поставили. Рядом деревообрабатывающий завод построили, а следом и целлюлозно-бумажный комбинат открыли. И огородили всё это колючей проволокой, по которой ток пустили. Никто к ним и подступиться не мог. Ну а потом по всей округе деревья пропадать стали. Со мной даже странный случай вышел. Задремал я на минуточку под сенью вековой сосны, просыпаюсь, а вместо сосны один пенёк торчит. И видно, что следы от бобровых зубов, их работа.
Звери и птицы всполошились, от возмущения не знают, в какие колокола звонить. Потом и вовсе выяснилось, что толстый бобёр весь наш лес в свою частную собственность оформил. Получил разрешение на вырубку до последнего деревца. Даже мои бобры не рады стали, что так всё обернулось.
— Как же нам теперь жить? — волновались лоси. — Без деревьев нам нельзя. Зимой только корой питаемся.
— И укрыться негде стало, — жаловались косули.
— Прогнать надо толстого бобра! — кричали со всех сторон. — И всю его компанию гнать в шею!
Ну и решил я самосильно это безобразие прекратить. Раз уж с меня началось, значит, мне и расхлёбывать. Советовали мне взять с собой друга медведя Мишку, Грызю с Варфоломеем и ещё свору наших, но я благоразумно отказался. Наделают ещё делов, а я решил корректно действовать, спокойно и не торопясь.
Поначалу бобры меня пускать не хотели, ну, я малость погорячился и их заборы и заграждения сломал. Потом погрузил всех пришлых бобров в одну большую лодку и отправил вниз по течению. Пригрозили им, чтобы назад не возвращались.
Вот уже год как от них ни слуху ни духу. А главное, деревья перестали пропадать.

Продолжение через четыре дня…

Записки смышлёной собаки 20

Наша бабушка как-то про войну рассказывала. Я слушал и вздохнуть боялся.
— Страшное было время, — говорила она. — От голода умирали. Когда повезёт, брюкву и свеклу варили. Сами ели и собак кормили.
— Собаки тоже свеклу ели? — спросил Никита.
— В войну собаки всё ели.
Меня это так поразило! Как можно свеклу есть? В ней же никакого вкуса, ни калорий нет. Видимо, действительно страшное время было. С тех пор я стал бережней к еде относиться. Каждую крошку смахну. А если что остаётся, кому-нибудь из наших отношу. Голодных собак везде много.
Смотрел я как-то телевизор, и там какой-то иностранный фильм показывали. Смысл я, конечно, не понял, но картинки интересные. И вот они тортами и всякими кушаньями друг в друга кидаться стали, топчутся по еде, смеются. У меня от возмущения в голове всё помутилось, вскочил и разлаялся до хрипоты.
— Коля, ты чего? — всполошился Никита. — Прекрати сейчас же!
А я не могу остановиться, сердце клокочет.
Мама наша меня похвалила:
— Правильно Коля гавкает. Едой нельзя кидаться. А хлеб — это вообще святое.
Недавно в нашу деревню туристы приезжали. Иностранные вроде. Привезли с собой две собаки. Одна городская, холёная вся такая, причёсанная, подстриженная, с бантом на голове. Как нам объяснили, очень знаменитая звезда, миллионерша. А с нею — ещё толстый ротвейлер. Ходить от жира совсем не мог, его из машины на руках выносили.
Познакомился я с ротвейлером этим, и он мне как-то совсем не понравился. Мнительный какой-то, жадный. С утра до вечера ест, и всё ему мало. Всё время боится голодным остаться. Даже к хозяину своему подозрительно относился. Мне сразу пожаловался:
— Он хоть и хозяин, но постоянно в мою миску заглядывает. Мне приходится быстро, впопыхах всё съедать. Однажды чуть не подавился.
— Он же сам тебе эту еду даёт! — изумился я.
— Нет, еда сама по себе появляется. В одно и то же время.
Я к нему сразу интерес потерял. Хотел уж было идти, а он пристал:
— Слушай, у тебя шуба такая тёплая и красивая! Отдай её мне!
— Как, «отдай»? — растерялся я. — Это моя шуба, от рождения.
— Тогда продай! Сколько хочешь?
— Да как можно свою шубу продать?! — осерчал я. — Я же без неё погибну!
— Ладно, вижу, умеешь торговаться. Давай тогда обменяем. Что за неё хочешь?
И так мне захотелось этому ротвейлеру в горло вцепиться — еле сдержался. Успокоил рычащее нутро и насмешливо так говорю:
— Зачем тебе шуба — у тебя жиру столько — не замерзнешь. — Махнул лапой и пошёл прочь.
Он мне вслед как заорёт:
— Пожалеешь! Не хочешь по-хорошему — бесплатно заберу!
Оглянулся я, а на нём жир ходуном ходит. Посмеялся я тогда, а всё же более чутко спать стал: вдруг ещё шубу украдут? Сам-то ротвейлер вряд ли, а вот науськать кого-нибудь запросто может. Ему, наверно, и оклеветать собаку ничего не стоит.
Хотел я и со звёздной собачкой познакомиться, но как-то подступиться не мог. А на третий день она в лесу пропала. При странных обстоятельствах.
Потерялась бы наша, деревенская собака, русская, никто бы искать не стал: сама придёт, не развалится. А холёная звезда, да ещё импортная, — тут дело другое. Запахло международным скандалом.
На поиски тысячи человек в тайгу снарядили, вертолёты подняли, вездеходы разные. Спасатели целую неделю искали и пришли в сильнейшее потрясение от увиденного… По всей тайге свежие обглоданные кости валялись и ошмётки шкур на веках висели. Как Мамай прошёл.
К счастью, импортную собачку вовремя остановили. Нашли её упитанную такую, довольную. Понравилась ей, видно, наша природа. Нигде, говорит, так хорошо не отдыхала.
Стала она нам рассказывать, как по тайге плутала и бедовала, и с каждым словом нам становилось всё страшнее и страшнее.
— В первый день добыла я лося, — пела она тоненьким голосочком. — Без везения, конечно, не обошлось. Мяса в нём оказалось не меньше тонны. Матёрый лось, огромный. Рога метра три, не меньше. Скушала я половину и совсем даже не насытилась. Потом подумала, подумала и всего лося съела. Не тащить же его, в самом деле, так и зубы сломаешь. Спрятать — всё равно украдут. А я своего не отдам!
Она с упоением рассказывала про стада оленей и косуль, о кабанах, которые помогли ей выжить. С теплотой отзывалась о зайцах, мясо которых «по гастрономическим параметрам нисколько не уступает нежному рябчику».
— Зайцев я всегда на десерт оставляла. Один раз глухаря поймала, их трудно поймать, — тоже очень вкусный. Но он не очень питательный. Его мясо всегда надо с кабанятиной смешивать. Вообще-то я всё время мечтала попробовать мясо русского медведя, но мне, к сожалению, этого не удалось. Ничего, в следующий раз я приеду более подготовленная и обязательно попробую.
Я смотрел на её небольшую конституцию и думал: как же в неё столько влезло? А ещё у меня очень чесались лапы взять её за шкирку и швырнуть через забор. Я оглянулся на своих товарищей и понял, что они чувствуют то же самое.
С тех пор у нас праздных туристов не любят. Общаемся, конечно, но ухо всегда держим востро.
Продолжение через восемь дней…

Записки смышлёной собаки 21

Пошли мы как-то в лес по грибы. После дождей грибов много высыпало, и всяких разных, но мы только белые, рыжики и грузди брали. Вообще-то это Никита с сестрёнкой Олей собирали, а я по лесу бегал и от радости резвился, очень уж меня счастье распирало. Не забывал и запахи изучать разные, а как же.
Грибами вовсе не интересовался, пока на огромный боровик не наткнулся — шляпа аж со сковородку, а ножка, как чайник! Только без носика. Вокруг глянул, ещё с десяток белых нашёл, чуть поменьше. Сразу залаял, и первой Олюшка подбежала.
Увидела она боровичище и ахнула:
— Ух ты! Вот это да! Какой ты молодец, Колька! Вот умница!
Погладила меня по шёрстке и ещё много ласковых слов сказала. А я за похвалу и ласковое слово готов горы свернуть. Взвизгнул я радостно и побежал, задравши хвост, грибы искать.
Белые грибы любой найти может, они на виду растут, а вот по груздям лучше меня грибника нет. Грузди под листвой прячутся, людям их трудно увидеть, а я по запаху определяю. Запах груздя ни с чем не спутаешь, пряный такой, необыкновенный.
И вот забегаю я в березняк — и бьёт мне нос знакомый дух. Ага, думаю, здесь полным полно груздей, самое груздёвое место. Залаял я не мешкая, позвал наших. Тут же несколько груздей из-под листвы лапой поддел: нате, любуйтесь, вот они, красавцы.
В наших лесах грузди особенные — срежешь, и они со временем лиловеть начинают. Они и на засолку годятся, и мариновать. Я грибы, правда, не ем, у меня желудок для них не приспособлен. Но говорят, вкус необыкновенный, самый деликатес.
— Ну ты, Коляныч, даёшь! — восхитился Никита. — Ой, да их тут много! Оля, иди скорей, Колька прорву грибов нашёл!
Пошёл я челноком вокруг берёз кружить и вывернул груздей неимоверное количество. Сам краем уха слышу, как Никита с Олей свои корзины наполняют и меня нахваливают. От того совсем в азарт вошёл, никак остановиться не могу. И всё мечтаю: вот бы сейчас ещё и клад найти. По траве шурую, а сам ещё и к камням присматриваюсь. В камнях я тоже разбираюсь. Посчастливилось этой зимой много интересного о них узнать.
Дело было так. У отца нашего в геологическом музее знакомый сторожем работает. Дядя Петя его зовут. И вот дядя Петя попросил отца и Никиту, чтобы они меня на ночь отпустили музей посторожить. Боялся он, что воры и грабители на музей нападут.
Всю ночь я глаз не сомкнул, по музею ходил и на экспонаты любовался. Особенно мне камни понравились. Так они меня заинтересовали, что я внешний вид и запах каждого камня запомнил. А также все таблички прочитал. Говорить-то я не умею, а читаю очень даже хорошо, бегло могу. Память у меня на особинку, поэтому с лёгкостью всю информацию впитал. Камни знать — всегда полезно. Нашёл, скажем, куприт, значит, здесь меди много, малахит есть, а то и сапфиры с рубинами.
Опытные геологи, которые хорошо в камнях разбираются, могут даже на расстоянии открытие сделать. Слышал я такую историю. Один известный геолог не в тайге, не в горах или ещё где, а у художника в мастерской месторождение нашёл… Увидел он у художника картину странную. На ней скалы в сине-зелёном мареве, а вокруг угнетённая, чахлая растительность, и воздух парит радужным цветом. Он сразу догадался, что в таком месте ртуть должна быть. У геологов на это глаз намётан. Расспросил он художника, и тот подробненько описал место, координаты дал. Ещё он рассказал, что место это гиблое считается, заколдованное. Никто там долго находиться не может, звери там не водятся и птицы не летают. Человеку сразу плохо становится, бывало, и сознание теряли, многие даже погибли. Геолог ещё больше утвердился, что там залежи ртути. Очень уж она пагубно на организм действует. Снарядили в те края экспедицию и правда нашли огромные запасы ртутной руды, а вместе с ней и залежи других драгоценных металлов. Даже ртутное озеро обнаружили, самое большое в мире.
И вот занимаюсь я груздями, старательно их из-под листвы выковыриваю и одновременно о россыпях драгоценностей мечтаю — и вдруг на камень наткнулся. Узнал я в нём флогопит… Смотрю, рядом ещё и оливин лежит, с вкраплениями пиропа… Это всё камни, которые в кимберлитовых трубках встречаются. В этих трубках алмазы нарыть можно. У меня аж дыхание от волнения перехватило, лапы подкосились, ватные стали. Присел я на траву, хвост вытянул — пробую дыхание унять, дрожь в лапах усмирить. Вот, думаю, хозяин обрадуется! Алмазы бешеных денег стоят. Можно будет добрых костей накупить, колбасы хорошей, без сои. Успокоился чуть, взял флогопит в зубы, как самую хрупкую драгоценность, и, осторожно ступая, понёс его Никите.
С трепетом положил камень на траву перед хозяином и предано в глаза уставился.
— Коляш, ты чего это всякие булыжники таскаешь? — насмешливо спросил Никита. — Тебе что, делать нечего?
Я заскулил, лапой в камень тычу: мол, ты приглядись внимательней, разуй глаза, мы на алмазное месторождение напали.
— Коль, отстань! Лучше грибы собирай, — и вроде уж было отвернулся, но вдруг остановился. Поднял камень, равнодушно повертел его в руках и в сторону отбросил.
— Я думал, ты хоть красивый камень нашёл, а ты всякую ерунду подбираешь.
Я и вовсе заскулил, обидно мне стало. Всё же лапы не опустил, сбегал и хозяину ещё оливин принёс, с вкраплениями пиропа.
— Коль, чё пристал ко мне с этими камнями? Брось ерундой заниматься! Ищи лучше грибы. Я за тобой уже все собрал.
Я не отступаюсь, уж и так, и этак вразумить стараюсь. Никита даже разозлился:
— Да что ты за глупая собака! — и камень-оливин с травы поднял. — Я сейчас этот камень в тебя запущу!
У меня слёзы из глаз дробью брызнули. Заскулил я испуганно и в ближайшие кусты нырнул.
— Ладно, я пошутил, — миролюбиво крикнул Никита и отбросил камень. — Только ты меня больше не зли.
Обревелся я в кустах. Эх, думаю, моя промашка, сам виноват. Недоглядел я, что Никита геологическому ремеслу не обучен, в камнях не разбирается. Упустил я хозяина, упустил…
Очухался я чуть и покорно грибы искать принялся. Вскоре наполнили мы все корзины и рюкзак под завязку набили. Никита и Оленька весёлые и счастливые из березняка вышли. Я плёлся сзади, понуро опустив хвост, и всё оглядывался и оглядывался на то место, где кимберлитовая трубка с алмазами из-под земли торчала.
Продолжение через восемь дней..

Записки смышлёной собаки 22

Прошлой осенью я одной доберманше помог сильно. Зовут её Грэйс. Благодаря моему мудрому совету вся её жизнь кардинально изменилась. Она до сих пор в знак признательности то косточку мне принесёт, то кусочек колбасы.
Дело было так. С самого рождения Грэйс злющая-презлющая была. И злилась всё от того, что мёрзла постоянно. У доберманов мех короткий, подшерстка почти нет, а без тёплой шубы жизнь не в радость. Если шуба худая — хоть волком вой, а добрая шуба — мать всех добродетелей. У нас даже поговорка есть: скажи мне, какая у тебя шуба, и я скажу, кто ты.
При первой нашей встречи Грэйс сразу оклычилась, зарычала, обидными словами меня куснула. Ни за что ни про что.
Я прямо оторопел. Собаки без серьёзной причины не злятся, а тут как вожжа коту под хвост попала. Собаки бывают вспыльчивые, злые и бесстрашные, но только в нужную минуту, и отходят быстро. Если всё время рычать, долго не протянешь, погибнешь. Злость сначала любовь в сердце сгрызает, а потом и само сердце. Злые собаки вдвое короче живут.
— Ты чего злишься? — спросил я. — Я просто познакомиться хотел.
— Проваливай подобру-поздорову, пока цел!
Вижу, дело серьёзное, на лицо психическое отклонение. Другой бы и связываться не стал, а мне её жалко стало.
— У тебя случилось что? Может, я могу помочь?
Грэйс с минуту смотрела на меня с недоумением и растерянно, а потом расплакалась.
— Как же мне не злиться? — всхлипывала она. — Смотри, какая у меня шерсть малюсенькая. Я всё время мёрзну. Тебе хорошо говорить: у тебя шуба тёплая, лохматая, а я как облезлая хожу. Надо мной даже кошки смеются. Скоро зима, а у меня шубы нормальной нет. Вот меня и кидает в истерику.
Первым моим порывом было — снять с себя шубу и с Грэйс поменяться, но тут же мысль шибанула: а вдруг домашние не поймут? В добермановой шубе могут и не узнать. Скажут, подменили верного пса. Как ни крути, шуба — визитная карточка собаки.
— Как же мне тебе помочь? — вслух размышлял я. — Какая же ты бедная и несчастная… Эх, я бы с радостью с тобой шубами поменялся, только, боюсь, меня домой не пустят.
— Мне чужого не надо, — обиженно плямкала Грэйс. — Я бы сама твою шубу не взяла. Повезло тебе, а меня природа обделила. Меня хозяева всегда на улице держат. Скоро зима, а я страшно трескучие морозы боюсь. Знаешь, с каким ужасом я зиму жду!
И тут меня осенило.
— Слушай, Грэйс! Ты возьми да и выверни шубу наизнанку, шерстью вовнутрь. Может, теплее будет.
— Как это вовнутрь? — опешила она. — Ты в своём уме?
— А что здесь такого? Люди частенько так шубы носят. Говорят, мехом вовнутрь даже теплее.
— Правда?
— Конечно! Да ты сама попробуй, чем кот не шутит. Если не понравится, вернёшь, как было.
— Я же без меха вообще некрасивая буду.
— Что поделаешь, — вздохнул я, — нужно выбирать — или красота, или телесное тепло. Всего делов-то — немного лысая походишь…
— Нет-нет, это невозможно! — возмущённо зарычала Грэйс. — Лучше я погибну! Пусть я отморожу себе что-нибудь, пусть я замёрзну заживо, но я никогда — слышишь, никогда! — не появлюсь перед другими собаками в лысом и безобразном виде!
Вижу, разозлилась не на шутку, прямо возбешение нашло. Чего доброго, куснёт за бок и добрый кусок шерсти выдерет. С такими-то клыками! Ну, я сразу разговор на другую тему перевёл, анекдоты стал рассказывать, весёлые истории из моей непутёвой жизни.
Грэйс успокоилась и даже улыбнулась пару раз. Мы разговорились, и я многое узнал о её трагической судьбе.
С детства Грэйс мечтала о мохнатой и косматой шубе, молила, чтобы шерсть стала хотя бы на миллиметр лохмаче, — и этому посвятила всю свою жизнь. Что она только не делала! Чего ей только не советовали! Грэйс со смирением исполняла всевозможные абсурдные и диковинные рецепты, один нелепее другого. Она плавала зимой в незамерзающем озере (сильно простыла после этого), а летом по самые уши забиралась в болотную жижу, в прибрежный ил и в глинистую чачу; в грозу кувыркалась по траве, а в полнолуние каталась на спине с горки; грызла чагу с берёз, ела мухоморы и т.д. Словом, перепробовала всё на своей шкуре, в буквальном смысле этого выражения. Всё без толку. И эта безысходность всё глубже и глубже погружала Грэйс в депрессию, подтачивала её подвижную психику.
— Мне всё время плохо, — жаловалась она. — Трясусь от холода и всего боюсь. Как будто кот когтями по сердцу скребёт.
Признаюсь, Грэйс меня потрясла. Я почувствовал тонкую и ранимую душу. Меня поразили невиданные запасы любви и тепла, которые хранились в её сердце. И эти залежи необходимо как-то извлечь, выпустить наружу, чтобы превратить Грэйс, злюку и зануду, в добрую и ласковую собаку, весёлую и отзывчивую.
И кинуло меня в поучение.
— Пойми, — важно наставлял я, — в природе не бывает обиженных природой… Просто недостаток нужно вывернуть наизнанку… Посмотреть с другой стороны. Назло судьбе. Любой минус всегда можно превратить в плюс. Надо только восклицательную палочку поставить… Всего лишь. И чем жирнее минус, тем жирнее плюс может получиться, если две восклицательные палочки поставить…
С Грэйс мы расстались друзьями. Но, признаюсь, о ней я сразу забыл, погрязнув в житейской суете.
Через три дня она пришла сама. Знаете, такого ужаса я не испытывал ни до, ни после… Представьте: совершенно лысое и розовое чудовище, а сзади мышиный хвост болтается. На минуту я остолбенел, потеряв дар речи, а на загривке у меня шерсть вздыбилась, что, конечно же, не ускользнуло от пытливого взгляда моей подруги.
Немного опомнившись и взяв себя в лапы, я с дрожью в голосе спросил:
— Грэйс, ты свою шубу вывернула?
— Ага. Как тебе?
— Прекрасно выглядишь…
— Ладно, не смейся, ты правду говори.
— Ну… видок у тебя, конечно, неважнецкий, зато…ты сейчас не мёрзнешь? Тебе теплее стало?
— Намного теплей. Теперь я зиму уже не боюсь. Кошмары больше не мучают.
Грэйс и правда спокойная такая стала, не рычит, колючего взгляда как не бывало, глаза ласковые, и язык из пасти добродушно свисает.
— Вот и хорошо, вот и чудесно! — обрадовался я. — Теперь простывать не будешь. Внешний вид — не главное, а главное — внутренний мир…
Грэйс потупилась, помялась чуть и говорит:
— Знаешь, я ведь к тебе за помощью пришла. Ты не мог бы со мной погулять? Мы бы могли сходить куда-нибудь. Хочется с другими собаками пообщаться, а то надоело дома сидеть.
Лапы мои подкосились… Перед моими глазами сразу предстала картина маслом Иеронима Босха, где бешеная свора собак хохочет и тычет лапами, и вой стоит, и ржание, и дикое гиканье.
— Коне-ечно, давай погу-уляем, — заикаясь, прошелестел я.
— Я так и знала, что меня ты поддержишь. У меня сейчас трудный период в жизни.
— Я понимаю…
— Не хочу прятаться от собак. Надоело. Пусть все видят… Мне скрывать нечего…
— Правильно, — поддержал я. — Пускай завидуют…
— Да, нам нужно выйти в свет. Чем больше собак нас увидят, тем скорее я привыкну к своему новому облику.
Мы шли по улице бок о бок, держась за лапы, и собаки, едва завидев нас, в ужасе шарахались в стороны, некоторые и вовсе бежали прочь сломя голову. В первый день никто не отважился подойти к нам ближе, чем на километр. Коты и вороны издали обзывали Грэйс плешивой и лишайной, грубо потешались над нами, осыпая колкостями и насмешками.
Я рычал и кидался на них, но Грэйс меня всякий раз сдерживала.
— Успокойся, Коленька, мы должны быть выше всего этого.
— Они же смеются над нами! Они и коготка твоего не стоят!
— Пусть смеются, — спокойно отвечала она. — Это они от зависти…
Я нехотя слушался её, и всё же меня трясло как в лихорадке.
— И тебе не обидно, что тебя дразнят? — удивлялся я.
— Ничуть, дразнёным всегда везёт по жизни.
Ох, чего мы только не услышали в свой адрес! Как нас только не называли! Но мы независимо шли, гордо подняв головы и хвосты, и смотрели только вперёд.
Через неделю я заметил, что на розовой коже Грэйс пробивается пушок.
— Послушай, Грэйс, — сказал я. — Ты, кажется, мехом покрываешься.
— Неужели? — недоверчиво спросила она и принялась внимательно себя осматривать. — И правда!
Грэйс так обрадовалась, что прыгала и визжала, как щенок.
Вскоре она обросла такой красивой шёрсткой, что все наши обзавидовались. Мех, как у соболя, блескучий, с переливом, с седой остью. А сама шуба ещё теплее стала. Злопыхатели, естественно, языки прикусили, издеваться и сгогатывать перестали.
Слух быстро распространился, и из города и окрестных деревень другие собаки прибежали. Всех поражала красота меха, но ещё больше ахали и удивлялись, когда Грэйс шубу с себя снимала. Не веря своим глазам, собаки щупали мех и снаружи, и снутри шубы и просто немели от восторга.
В это судьбоносное для Грэйс время мы очень сблизились. И наша дружба постепенно переросла в любовь. Стал я питать надежды, грезить о счастье, планы строить. Но мечтам моим, увы, не суждено было сбыться. Злой и прагматичный хозяин Грэйс не разрешил нам пожениться, не позволил нам детей иметь. Мне, говорит, такого счастья не надо. Мол, у доберманши муж только доберман должен быть, дабы родословную не портить. Оказывается, у Грэйс паспорт какой-то есть, в котором её генеалогическое дерево указано. И мне к этому дереву никак не подступиться, хоть как хвостом виляй. Щенки добермана больших денег стоят, а от меня, дескать, щенки никому и даром не нужны.
Спорить было бесполезно. Люди, как известно, упёртые создания, от своего не отступятся. Вот и убрёл я восвояси с болью и обидой несолоно хлебавши. Всю ночь меня слёзы душили, скулил и выл на луну. В избу спать не пошёл, чтобы избежать лишних вопросов, а обрыдался в сарае с инструментами. Под утро только успокоился и уснул.
Хотя всё равно у нас бы ничего не получилось. На Грэйс обрушилась невиданная слава, и она сразу отправилась на гастроли в мировое турне. Видеться мы стали редко, в лучшем случае раз в месяц. Но всякий раз она привозит мне аппетитную косточку, импортный хрящик или ещё что-нибудь вкусное. В минуты наших встреч я любуюсь на её переливающийся мех, слушаю её добрый и ласковый голос и понимаю: печаль моя светла.
Продолжение через восемь дней..

Записки смышлёной собаки 23

Летом Никита и Оля в городской зоопарк поехали, ну, и меня взяли, насильно на поводке поволокли. Не люблю я зоопарки эти. Зверей без всякой видимой причины свободы лишают, ни за что ни про что. Это у меня в голове не укладывается.
И вот плетусь я сзади хозяина, настроения совсем нет, тягостно на душе. Из клеток обезьяны гримасы корчат, дразнятся. Много всяких диковинных животных, заграничных и заморских. Никита с Олей в восторге, а я голову поднять боюсь, стыдно мне животным в глаза смотреть.
Подошли мы к клетке с тигром. Уж насколько я котообразных не люблю, но даже тигра мне жалко стало. Сидит весь такой понурый, усы висят, в глазах тоска смертная. Встретились наши глаза, и я не выдержал, отвёл взгляд.
Только тронулись мы дальше, вдруг слышу — тигр вроде как меня окликает. Оглянулся — точно, ко мне обращается. Опять смотрит мне прямо в глаза с мольбой. Я как оцепенел, замер и с места тронуться не могу. Никита с Олей даже не заметили моё замешательство, пошли к следующей клетке.
Подошёл я поближе, и тигр мне говорит:
— Слушай, друг. Вижу, глаза у тебя добрые. Помоги, забери меня отсюда. Может, вам в хозяйстве кот нужен? Я и мурлыкать умею, и по хозяйству, если что. А здесь не могу больше оставаться, сил моих нет. Сижу взаперти, как преступник.
— Нам кота не надо, — растерялся я. — У нас свой есть.
Тигр приметил моё замешательство и ещё больше взмолился:
— Помоги, брат. Я к собакам всегда хорошо относился… Собак я люблю… Собаки меня всегда в трудную минуту выручали… Помоги, я в долгу не останусь, век тебе благодарен буду.
Сердце моё и вовсе размягчилось, скукожилось от жалости.
— Как же мне вам помочь? — спросил я.
— Тут делов-то! Клетка всего-то на щеколду закрывается. Я до неё дотянуться не могу, а ты лапой поддень, и всё.
— А вдруг это хозяину зоопарка не понравится? — засомневался я. — А если он обидится?
— Нашёл, кого жалеть! Хозяин — жадный и алчный человек, он на животных деньги делает. На мне вообще озолотился.
И тут я вспомнил, что билеты не просто так давали, а за деньги. У меня сразу всё нутро от гнева вспучилось.
— Почему же вы его терпите! — возмутился я. — Я бы его давно загрыз!
— Поэтому нас в клетках и держит, боится. Однажды я пытался через решётку когтями его зацепить, но маленько не дотянулся.
Меня чуть отпустило, и я спросил:
— И давно вы здесь?
— Пятый год уже. Я ведь родом с Дальнего востока, с Амура. У нас знаешь какие места! От красоты дух захватывает. Хочешь, я и тебя с собой возьму? У нас леса богатые, кормёжки на всех хватит.
— Мне без хозяина никак нельзя. Мы друг без друга не сможем, пропадём.
Тигр понимающе покачал головой.
— Можно и хозяина твоего взять. Дальневосточный гектар выделим. Пометим вам участок. Будете на нём охотиться.
— Да не, он не поедет. Он ещё школу не закончил.
— Жалко, а то вместе бы мы таких делов наворотили!.. На моей родине тиграм сейчас всякие льготы и привилегии. Ну как, поможешь?
Подумал, подумал я и говорю:
— Ладно, узнаю я, какие тут сторожевые собаки. Может, с ними договориться можно.
— Вот спасибо! — обрадовался тигр. — Ты уж меня не обмани. Я на тебя надеюсь.
Попрощался мы, а он ещё долго мне вслед рычал отчаянно: «Помни, я жду! Не забудь!»
После зоопарка я сразу в лес побежал. Собрал лесных жителей, в основном копытных, и поведал о трагедии тигра.
— Если мы его не освободим, — заключил я, — он в зоопарке погибнет от горя и несправедливости.
— Тигра надо спасать, тут и думать нечего, — поддержал лось.
— У нас родственники на Дальнем востоке живут, — сказала старая олениха. — Они всегда с теплотой о тигре говорят. Тигры строгие, но справедливые, к оленям особые чувства питают.
— И наши родственники о тигре хорошо отзываются, — хрюкнул кабан. — Нас, кабанов, тигр вообще обожает. За уши не оттащишь.
Другие тоже поддержали. Обрадовался я и говорю:
— Тигр хочет на родину, но, я думаю, надо его в нашем лесу оставить.
— Правильно, пускай у нас живёт! — заголосили вокруг. — В нашем лесу тигров нет, вот и будет свой тигр! Мы его никуда не отпустим! На Дальнем востоке спасают тигров, а мы своего будем спасать!
— А ведь это идея! — осенило кабана. — На Дальнем востоке за спасение тигра ещё и деньги платят. Давайте и мы будем за него деньги получать.
— Это как? — удивился я.
— А так, дадим объявление в газету: «Помогите спасти последнего тигра. Находится на грани исчезновения». И счёт банковский.
— И что мы с этими деньгами делать будем? Тигру-то они зачем?
— Тигру деньги не нужны, это правда. Тигр на вершине пищевой цепочки находится. Деньги нужны в первую очередь нам. Накупим на них много зерна, фуража и морковки. Это улучшит наш уровень жизни, повысит нашу рождаемость и упитанность.
— Правильно, тигра можно только тучными стадами заманить, — мудро рассудил старый олень. — Если мы не увеличим наше поголовье, тигр от нас просто сбежит.
— Да, путь к сердцу тигра лежит через брюхо, — добавила косуля.
Дальше мы стали решать, как тигра вызволять из зоопарка. Я предложил организовать побег.
— Воровать нехорошо! — сразу запротестовал кабан. — Это бесчестно! Надо тигра выкупить или обменять на что-нибудь ценное.
— На что мы его обменяем? Да у нас и денег нет!
Кабан и здесь нашёлся.
— Надо сделать так, — важно приосанился он. — Сначала возьмём кредит, выкупим тигра, а потом будем его спасать. Я уверен, люди откликнутся. На собранные деньги мы и кредит отдадим, и тигра без подпитки не оставим…
Мне это совсем не понравилось.
— Это слишком сложно и долго, — сказал я. — Я уже этой ночью хочу освободить тигра. Я видел его состояние — он едва ли доживёт до утра.
— Да и кредит нам вряд ли дадут, — удручённо буркнул лось. — Сколько пытался, мне всё время отказывали. Животным, говорят, кредиты не положены.
Мы ещё какое-то время совещались, спорили и всё-таки приняли мой план. Так и решили, что я устраиваю побег, а дальнейшая судьба тигра всецело ложится на плечи копытных. Они полностью обеспечивают его регулярным питанием, следят за его здоровьем и настроением. Словом, окружают заботой и вниманием. Финансовыми вопросами поручили заведовать кабану. Он тут же побежал объявление в газету давать.
Как только стемнело, я в зоопарк пробрался. Со сторожевыми собаками договорился довольно легко, посулив им целую гору костей и по связке сарделек каждому. Потом пробрался к клетке с тигром, немного повозился с задвижкой, поранил правую лапу, но всё-таки отомкнул клетку.
Тигр так обрадовался, что чуть не задушил меня в своих объятиях. Правда, быстро опомнился — видимо, вспомнил, что негоже тигру с собаками обниматься, — важный стал, величественный.
Я тоже сильно смутился и говорю.
— Пойдёмте скорей. У нас в лесу вас очень ждут.
— Зачем это? — растерялся тигр.
— Будете у нас жить. Вам понравится.
Тигр помялся чуть, потом говорит:
— Спасибо, конечно, за предложение, но мне домой надо, на родину. На Амур побегу.
— Жаль, — с грустью сказал я. — Мы бы вас окружили заботой и вниманием.
— Нас и на Амуре на руках носят. И с меня пылинки сдували, пока я глупость не сморозил. Я ведь из-за ерунды попался. Дёрнуло меня в деревню сунуться, собачку у людей утащил. Кто знал, что они из-за какой-то собачки облаву на меня устроят!
У меня внутри что-то оборвалось, кровь в голову хлынула.
— Собачка-то совсем маленькая была, на один зуб, — продолжал тигр. — Я даже не наелся. А они — в клетку меня. Разве это справедливо? Ох, и обидно мне было! Не ожидал от людей такой подлости. А вы собаки молодцы. Надо будет вас вычеркнуть из своего рациона. И всем тиграм расскажу. А от людей надо подальше держаться, ну их к лешему! Ладно, друг, будь здоров, побежал я.
Он рысцой припустился на мягких лапах в сторону восходящего солнца, а я смотрел ему вслед, и меня раздирали противоречивые чувства.
После поспешил я в лес, чтобы рассказать о случившемся. Все, конечно, расстроились, к тому же кабан уже объявление в газету пропечатал.
С этим объявлением целая история вышла. На благотворительную акцию много людей и фирм откликнулось, и кабан огромные средства собрал. Втайне от всех он эти деньги в зарубежные банки перевёл, в оффшоры, и сам в заграничные дубовые леса сбежал. Даже семью не взял. Я, говорит, там себе молодую свинку найду, и не одну. Поначалу зажил в своё довольствие, объедаясь жёлудями и трюфелями, но потом тамошние власти решили украденные деньги себе заграбастать. Слишком и не церемонились, все деньги у кабана отобрали, а самого на мясокомбинат отправили.

Несчастная любовь

Больно мне об этом рассказывать, ну да ладно. Три года назад по весне влюбился я в лисицу. Вика её звали. Рыженькая такая была, как и я, и безумно красивая. Только у меня мех жёсткий и грубый, а у неё пушистый, ласковый такой на ощупь. Но полюбил я Вику, конечно же, не за мех — она как раз линяла, — а за прекрасные душевные качества, за доброту и сердечность, и ещё за что-то…
Познакомились мы так. Стали у нас по ночам курочки пропадать. Я сразу догадался по запаху, что это лиса повадилась, но поймать никак не удавалось. Прямо мистика какая-то. Вроде и сторожил надёжно, глаз не смыкал, а всё равно лиса каким-то немыслимым образом проникала в курятник и неумолимо разоряла наше птичье хозяйство. Хозяева на меня уже косо посматривали, с укоризной и упрёком. Кому понравится, когда благосостояние на глазах тает.
Решил я усилить бдительность. Ночью уже совсем не сплю, по двору выхаживаю. С неделю так караулил, и никакого результата. Правда, и ничего не пропало. Ну, думаю, надо менять тактику. Притворился спящим и для пущей убедительности захрапел на всю округу. Сам из будки с прищура наблюдаю, уши навострил.

Вдруг вижу: лиса крадётся. Тощая до ужаса, костлявая и облезлая — клочки шерсти на костях висят. Непонятно, в чём жизнь держится. Признаюсь, ожидал увидеть толстую, разжиревшую лисицу, которая отъелась на наших курицах. Думал, она брюхо по земле волохает, а тут просто костями гремит, еле лапами передвигает. От недоедания её даже из стороны в сторону шатало. У меня прямо сердце от жалости замерло.
Не мешкая, лиса подкоп в курятник начала делать. Выждал я, когда она уже на полкорпуса под курятник залезет, и сзади подкрался.
— Ну что, воровка, попалась?! — рявкнул я.
Лиса испуганно обернулась, дёрнулась бежать, но я её лапой придержал. И тогда она воззрилась на меня такими глазами, что у меня сердце ёкнуло. Никогда не видел в глазах столько любви и нежности, теплоты и преданности. Влюбился я сей же миг, с первого взгляда. Сразу про всё забыл, а в голове лирическое стихотворение возникло, про любовь. Тут лиса и вовсе заплакала, что окончательно меня обезоружило.
— Наконец-то ты обратил на меня внимание… — всхлипывала она. — Я думала, этого никогда не случится…
— О чём это ты? — опешил я.
— Коля… я тебя давно люблю. С тех пор как ты зайцев из речки спас. Я поклялась, что ни за кого замуж не выйду, только за тебя.
Мне, конечно, лестно стало, а всё же засомневался.
— Зачем же ты курей воровала? — спросил я. — Я же вижу, у тебя рыльце в пуху.
— Не нужны мне эти курицы. Ты мне нужен. Тебя больше жизни люблю.
Я дар речи потерял. Вот так куриный бульон!
— Не ем я курятину, да и вообще практически ничего не ем. Я за фигурой слежу. После того как тебя увидела, есть перестала, кусок мяса в брюхо не лезет.
Я посмотрел на её тощий анорексичный скелет и как-то сразу поверил.
— Куда же ты куриц дела?
— Я не знаю. Я очень злилась на тебя, что ты меня поймать не можешь, и куриц отдавала первому встречному.
Я мучительно соображал, но ничегошеньки не лезло в голову.
— Пойми, я боялась растолстеть, — объясняла Вика. — Видишь, какая я худенькая и красивая. Я ведь тебе нравлюсь, правда?
Честно сказать, её анорексичный каркас, болезненные круги под глазами и облезлая шуба меня сильно смутили, но мне, вы же понимаете, пришлось покривить душой.
— Да… ты очень красивая, — выдавил я из себя.
Вика расцвела, как букет огоньков, и сказала:
— Это всё для тебя. Я знала, что мы созданы друг для друга.
— Почему же ты раньше не сказала? Зачем же воровать?
— Первый шаг должен был сделать ты. И потом, я должна была проверить твои розыскные способности. Наша встреча должна была быть романтичной и запоминающейся. Так и произошло. Теперь нам будет, что вспомнить.
В ту ночь я проводил её в лес, и мы разговаривали до утра, глядя на круглую улыбающуюся луну. Я понимал, что между нами не может быть ничего серьёзного — я собака, она лиса, — но, как говорится, сердцу не прикажешь, любовь зла…
С каждой нашей встречей я привязывался к Вике всё сильней и сильней и одновременно всё отчётливей видел, какие мы разные. Она патологически не любила людей. Я хотел её со своей семьёй познакомить, но Вика наотрез отказалась.
— Нет, не пойду. Я людей очень боюсь, — испуганно говорила она. — Мне почти каждую ночь одна и та же страшная женщина снится. Она с ног до головы в лисьих шубах, а на шее пять лисьих хвостов висит.
— Не бывает таких тётенек, — уверенно сказал я.
— Ещё как бывает! Я знаю, она когда-нибудь придёт за мной.
Я вздумал пошутить.
— Это правда, люди из лисичек суп варят… Сам пробовал… Вкусный такой грибной супчик…
Вика даже не улыбнулась, обиженно фыркнула:
— Тебе всё шуточки, а я всё время в страхе живу. Люди лисам только смерти желают. Они из нас шубы и шапки шьют. А у меня вообще мех очень красивый! Один хвост чего стоит!
Я посмотрел на её облезлый и грязный мех и не смог сдержать иронический оскал. Но Вика не смутилась.
— Ты не думай, — торопливо объясняла она, — это я сейчас линяю, а зимой я очень красивая, вот увидишь.
Я поспешил ответить:
— Для меня ты самая красивая лиса на свете!
Она немного помолчала, потом с горечью заскулила:
— Знаешь как обидно! Мы людям огромную пользу приносим. Мышей ловим и других грызунов. Не будь нас, мыши все посевы съедят. Не будет ни хлеба, ни каши, ни даже колбасы, потому что мыши сою тоже едят. А в ответ такая вопиющая неблагодарность!
Я успокаивал её, подшучивал над её страхами и обидами, а Вика только ещё больше распалялась.
— Неужели люди так мёрзнут, что без наших шуб обойтись не могут? — спрашивала она меня, глотая слёзы.
— У людей много всякой тёплой одежды, — задумчиво отвечал я. — Без лисьего меха запросто могут обойтись.
— Тогда почему? За что? Им завидно? — сыпала она вопросами. — Им завидно, что у лисиц такой красивый мех, а у них практически нет меха? Они мстят, что их природа обделила?
Я не знал, что ответить. Тогда Вика с грустью обронила:
— Зачем нам красивый мех, если за него жизни лишить могут.
Вика настаивала на скорейшей свадьбе, а я уклонялся. Объяснял ей, что у нас разное количество хромосом, и поэтому у нас не может быть детей. Говорил, что группы крови не совпадают и резус-факторы. Но она и слышать об этом не хотела.
— Мне никто другой не нужен, — упорно бубнила она.
Вика приходила средь бела дня прямо в деревню, и я серьёзно опасался за её жизнь. Я предупредил всех собак, чтобы её не трогали. Описал внешность, особые приметы, запах. Но не было никаких гарантий, что её охотники не подстрелят.
Перед Новым годом Вика неожиданно пропала. В тот день я почувствовал жгучую тоску. Сердце ныло, и я не находил себе место. Я не смог усидеть дома и побежал её искать. Бегал по лесу, спрашивал у всех, но ничего толком не разузнал. Только к вечеру я нашёл место, где обрывался её последний след. Возле черёмухового куста я нашёл на снегу запёкшуюся кровь, перемешанную с запахом пороха, увидел человеческие следы… Конечно, я всё понял. И всё же не хотел верить в страшное и целые сутки сидел возле её норы и ждал, плакал и выл на луну. Потом я ещё много раз приходил к её норе, пока её не занял барсук.
А в конце февраля поехали мы на машине в город, в мебельный магазин. Я, Никита и отец за рулём. Напросилась к нам в машину какая-то тётя. Ей в меховой салон надо было. Я её ещё не видел, а у меня уже сердце зашлось от дурного предчувствия.
Мы с Никитой на заднем сиденье сидели, а эта тётя на переднее сиденье забралась. Увидел я её — да так и замер. Вся в лисьих шубах, а на воротнике шесть лисьих хвостов висят. Я сразу всё понял. Тут же среди шкурок Вику узнал. Она лежала с мордочкой и с лапками вместо воротника, свесив пушистый хвост…
— Ой, какой пёсик у вас хороший! — залебезила тётя, увидев меня. — Рыженький какой, лохматенький!
Я зарычал. Тётя испуганно отпрянула.
— Да он у вас бешеный! — взвизгнула она.
— Не бойтесь, Коляша не кусается, — сказал Никита, прижимая меня к себе.
— Ага, «не кусается»! Ты держи его: собака есть собака!
— Он не на вас рычит, Наталья Никитична, а на вашу лисью шубу, — сказал папа. — Собаки лисиц не любят.
— Хорошо, если так. Только ты, мальчик, всё равно его крепче держи.
У меня в горле запершило, и слёзы из глаз потекли. Уткнулся я Никите в колени и плакал и скулил всю дорогу.

Морские собаки

Приснилось мне как-то, что мы всей семьёй на тёплом море отдыхали. Взяли с собой Ромашку и Пестроню, Маху и Тимоху и всех наших индюков, курей, гусей и кроликов, барашков и поросят. Только кота Ардалиона дома оставили. Ему места в самолёте не нашлось.
На море мы с дельфинами познакомились. Никита научил их в интернет выходить. Люди на морском дне оптико-волоконный кабель проложили, и хозяин показал, как к нему подключаться. Очень удобно и платить не надо. А с электричеством у дельфинов проблем нет. Они электрических угрей и скатов используют. Меня дельфины вообще поразили своим интеллектом. Думаю, они знают нечто такое, чего нам с людьми и не снилось.
В благодарность дельфины нас по всему морю катали. Бесплатно. Я с очень добрым афалиной подружился. Его так и зовут — Афалина. Он меня по-дельфиньи научил плавать и нырять на большую глубину. Раньше я только по-собачьи плавал.
И вот катаемся мы с хозяином наперегонки верхом на дельфинах. Наши все тоже купаются в тёплой морской воде, кролики на мелководье плещутся. Маха с Тимохой и вовсе далеко от берега заплыли. Вдруг смотрю: огромная акула на Никиту несётся. Эти акулы — самые настоящие чудовища. Всё время высматривают, как бы у кого-нибудь что-нибудь отгрызть. Залаял я, чтобы все скорей на берег выбирались, и мы с Афалиной акуле наперерез кинулись.
Еле успел. Акула уже на Никиту набросилась. Ну, естественно, я не мешкая вцепился ей в бок — она аж завизжала. Забилась бешено и всё-таки вырвалась из моих крепких клыков. И тут же ловко развернулась и на меня своей огромной пастью ринулась. Ох и зубы у неё! От одного только вида лапы откинуть можно. Тут уж мне пришлось проявить чудеса изворотливости, но больше, повезло как-то. Вскочил ей на спину и уже на загривке сомкнул челюсти, а лапищами за жабры схватился. В этот раз она уже у меня не вырвалась. Взвыла диким рёвом и в самую пучину ринулась. Где-то в кромешной тьме я её и отпустил с миром.

Увидели дельфины, как я ловко с акулой расправился, и стали уговаривать меня и Никиту, чтобы я у них остался.
— Если бы ты знал, как мы устали от этих акул! — жаловался мой друг Афалина. — У нас недавно талантливый молодой дельфин погиб. По математике и физике у него выдающиеся способности были. Он даже разгадал парадокс ультразвуковой дисперсии. Ему прочили потрясающее будущее. Мы надеялись, что он прославит нашу дельфинью цивилизацию, а какая-то примитивная, тупорылая акула его сожрала. Ей что гениального дельфина съесть, что мурену.
Все дельфины смотрели на меня с мольбой.
— Оставайся, — просили они, — только ты сможешь нас защитить.
Тут Никита вздохнул и говорит:
— Кольку отдать не могу. Без него я сам погибну. Да он и не сможет в воде всё время жить. Вам нужно каких-нибудь своих морских собак приручить.
— Да мы пытались уже, — вздохнул Афалина. — Были у нас морские львы и леопарды, но, к сожалению, преданных охранников из них не получилось.
— Что же тут удивительного? — снисходительно улыбнулся я. — Львы и леопарды — это кошачья порода, а из кошачьих никакая собака получиться не может. Это абсурд.
— Коляша, не преувеличивай, — поправил меня Никита. — Кошки тоже хорошие бывают. А вообще… я думаю, вам надо акул приручать.
— Как акул? — оторопели дельфины. — Акул приручать?
— Да. Только из них могут настоящие морские собаки получиться.
— Да у них же зубы страшные! Как же они могут стать добрыми и послушными?
— Ну и что? — улыбнулся Никита. — У моего Кольки тоже зубы страшные, и ничего… Ну-ка, Коляш, покажи клыки!
Я оскалился по-волчьи и зарычал. Дельфины так и отпрянули.
— Видели какие… — с гордостью сказал хозяин. — Клыки ужасные, а Колька самый добрый пёс на свете. Такими же и акулы могут быть. Не в зубах дело, а в воспитании.
— Но это невозможно! — волновались дельфины. — Акулы — это чудовища! Безжалостные убийцы, не знающие ни жалости, ни сострадания!
— У нас волки тоже безжалостные и жестокие, а мы из них добрых и преданных собак вырастили, — сказал Никита. — Нужно только время и терпение.
— А главное, любовь и доброта, — добавил я. — Нельзя бить акулу, когда она ещё щенок. Если вы акулят обижать не будете, они вас потом всеми своими сердцами любить станут. Как я, например…
— Всё-таки странно это… — озадаченно произнёс Афалина. — Мы ведь с акулами лютые враги.
— Таков уж парадокс жизни, — мудро изрёк я. — Злейшие враги становятся самыми преданными друзьями, а верные друзья — предают. Только настоящий разум способен приручить врага. Тем более завоевать его любовь.
Никита посмотрел на меня с гордостью и восхитился:
— Ну, ты даёшь, Коляш! Я не знал, что ты у меня такой умный!
Я вздохнул и скромно потупился.
— Но как же нам акул приручить? — недоумевали дельфины. — Это просто невозможно! Они нас и слушать не станут!
— Нет ничего невозможного, — сказал Никита. — Надо только с самого рождения акулёнка брать, когда он ещё дельфинами не начал питаться… И воспитывать в дельфиньей семье, окружив любовью и добротой. И обязательно вскормить дельфиньим молоком.
— Так ведь акулы молоком не питаются, — простонала дельфиниха. — Они рыбы.
— Надо насильно кормить. Только с молоком матери акулёнок сможет впитать любовь и преданность. Другого варианта нет.
— И всё же это маловероятно, — не унимался Афалина. — Колька у тебя вон какой умный, а у акул интеллект напрочь отсутствует. Может, из них и получатся хорошие охранники, но друзья — никогда.
— Об этом вообще не беспокойтесь, — уверенно сказал Никита. — Интеллект появится, вот увидите. Собаки со временем на своих хозяев очень похожие становятся. Ну, или наоборот… Нас с Колькой сейчас совсем не отличить…
Тут я с хозяином всецело согласился. Слышал я, учёные исследование проводили. Выяснили они, что если человек, умственно неразвитый, с каким-нибудь психическим отклонением, завёдёт собаку, пусть даже самую умнейшую породу, то и собака такая же, как он, будет. И умом не возьмёт, и даже некоторые собачьи навыки у неё не разовьются.
Я тут же поделился этим и добавил:
— Природа вас, дельфинов, поэтому умными и создала, чтобы вы смогли акул разумными сделать. И у вас обязательно получится.
— А вообще-то в этом что-то есть… — задумчиво согласился Афалина. — Акулы ведь очень древние, они миллионы лет вообще не менялись. Но так бесконечно продолжаться не может… Наверно, акулы уже сами мечтают, чтобы кто-нибудь в них душу вдохнул… А кто, если не мы?
Мы ещё долго о чём-то разговаривали, а потом я проснулся. Ну, думаю, до чего же сны забавные бывают. А всё-таки хорошо было бы, если бы у дельфинов свои собаки появились. Тогда бы и в океане жизнь стала добрее и справедливее.
А через месяц мне приснилось, что дельфины уже сами к нам на самолёте прилетели. Чартерным рейсом. Привезли с собой молоденьких акулят… И такие они хорошенькие и потешные, что мы с Никитой от умиления прямо прослезились. И главное, умные и сообразительные попались, налету всё схватывали.
Поселили мы наших гостей в семейном пруду, и я лично занялся дрессировкой акулят. Обучал командам и полезным навыкам, но главное, учил быть добрыми и милосердными.
— Будьте добродушны и простодушны, — наставлял я. — Завистники будут смеяться, но вы не обращайте внимания. Кусайтесь только в крайнем случае, когда вашим близким опасность угрожает. И помните, нет большего подвига, чем отдать жизнь за любимых!
Потом мне приснилось, что мы опять с Никитой у дельфинов на море гостили. Акулы уже подросли и стали добрыми и ручными, как дельфины. Они катали нас с Никитой по морю и забавно стучали зубками, выпрашивая рыбку.
— Надо же, — удивлялся Никита, — как настоящие дельфины… и как бы и собаки, и лошади, только морские.
Дельфины нас благодарили сильно. Ещё бы, теперь у них свои морские собаки есть, добрые и преданные. Дикие акулы теперь и близко подойти боятся. Только дельфинов с ручными акулами увидят — и сразу же в страхе разбегаются. А ещё дельфины с упоением рассказывали о своих грандиозных планах. Они собираются вывести разные породы акул, на все случаи жизни, — розыскные, охотничьи, пастушьи, декоративные и т.д.
А недавно мне тревожный сон привиделся… Будто Афалина связался со мной по интернету и рассказал, что люди на их добрых акул охоту устроили. И всё из-за того что они там какого-то торговца дельфинами покусали, очень уважаемого и богатого человека, ну и ещё кое-кого…
— Понимаешь, они почему-то людей невзлюбили… — виновато говорил Афалина. — Мы их уже и так, и этак вразумить стараемся, а они всё равно в людях опасность видят. Защитить нас стараются.
— Но мы же с Никитой были, они к нему нормально относились, — недоумевал я.
— Никита хороший, а они только на плохих людей нападают. Они плохих людей за версту чуют. Особенно тех, которые по локоть в крови. Кровь-то, она никак не смывается…
— Неужели полностью людей загрызают? — ужаснулся я.
— Да нет, только кусают, и то несильно.
— Ну и нечего переживать, — махнул я лапой. — Мы правильно воспитывали, я плохому не учил, — значит, так надо. Вы лучше пока подальше в море спрячьтесь, переждать надо, пока шумиха в прессе не стихнет.
Мы ещё поговорили немного, а в конце Афалина попросил, чтобы я Никите ничего не говорил.
— Ты хозяину не рассказывай, а то он переживать будет, — сказал он. — Всё-таки люди пострадали, а он как-никак тоже человек…
Такая вот история. С тех пор я следующий сон с нетерпением жду. Надеюсь, что мы с Никитой опять на море побываем, с нашими дельфинами и акулами повидаемся. Ну, или пусть они к нам прилетают. У нас пруд большой, места всем хватит.
Из книги А.Завьялова «Написано лапой и хвостом.Книга вторая».

Записки смышлёной собаки

В лапах правосудия
Помню, приснился мне странный сон. Будто я судья на судебном заседании, на мне мантия и белое жабо вместо ошейника на лохматой шее. Сужу я бесчестного и продажного чиновника, который много миллионов украл. Государство деньги на приют для бездомных животных выделило, а он эти деньги себе прилапил. Зал суда был битком набит пострадавшими собаками и кошками. В прокуроре я узнал благородную лабрадоршу по имени Гайка, а адвокатом был какой-то рыжий кот с неприятной физиономией.
Как ни странно, я нисколько не удивился, что мне доверили судить человека. Ведь я не понаслышке знаю о бедственном положении бездомных животных. К тому же я неплохо разбираюсь в людях… Правда, признаться, в обвиняемом я не сразу узнал человека, — подумал, кабанчик какой-то, откормленный боров, который научился ходить на задних копытах.
Лабрадорша Гайка излагала суть обвинения с горечью в голосе, часто останавливалась и лакала воду из миски. Подробности были настолько чудовищны и душераздирающи, что все присутствующие скулили и не могли сдержать слёз. Самые впечатлительные собаки и кошки падали в обморок. Мне было трудно удержать себя в лапах: всё время я порывался загрызть подсудимого. Однако мой статус судьи обязывал меня быть сдержанным. В конце речи прокурорша сказала:
— Считаю, обвиняемый намеренно обрекал беззащитных кошек и собак на верную гибель. Наше гуманное государство регулярно выделяет средства на поддержку животных, но они оседают в карманах таких вот бессовестных чиновников. Требую для подсудимого самого сурового наказания — поместить его в террариум к ядовитым змеям.
Ужас плеснулся на лице чиновника, но в следующую секунду это уже опять была сытая и довольная физиономия.
— Подсудимый, объясните, пожалуйста, как вы могли опуститься до такой низости? — вежливо обратился я.
— Понимаете, ваша честь, у меня зарплата кот наплакал. Я получаю каких-то полтора миллиона в месяц. Это совершенно не отвечает моим потребностям. Моя главная мечта — путешествовать, побывать в самых лучших ресторанах мира. Хочется свой островок где-нибудь в тёплом море, в тропиках или на экваторе. Я красиво жить хочу.
Ропот прокатился по залу суда.
— Вы красиво жить хотите, а животные даже выжить не могут, — возмутился я. — От голода и холода погибают.
Усмешка мелькнула на лице чиновника.
— Ну, вы же понимаете, ваша честь, собачки и кошечки — это всего лишь животные. Им всё равно, чем кормиться и как, могут и на морозе жить. Всегда найдутся добрые люди, которые накормят и обогреют. А мне о своём здоровье заботиться надо, я должен вкусно и полезно питаться. От грубой и однообразной пищи у меня настроение портится, чувствую дискомфорт. Холод вообще не переношу. Зимой стараюсь уехать в тёплые страны.
— Всё ясно, — строго сказал я. — Значит, тем временем когда вы на солнышке в южных странах загорали, животные в лютые морозы замерзали. Вы хоть понимали, на что вы животных обрекали?
— Честно сказать, мне это даже в голову не приходило, — равнодушно ответил он. — Для меня важно моё собственное благополучие. Человек моего статуса вправе выжимать из своего положения максимум.
Я был обескуражен, но всё же попытался ещё разбудить в этом человеке хоть какую-то совесть.
— Посмотрите животным в глаза. Вы ничего не чувствуете?
Чиновник нехотя оглянулся и ответил с цинизмом в голосе:
— Нет, абсолютно ничего не чувствую. Вы бы ещё скотину в зал суда привели.
— Животные на человека всегда с надеждой смотрят, — сказал я с дрожью в голосе. — А вы попрали эти надежды.
Дальнейшую нашу дискуссию мне даже вспоминать не хочется. Этот чиновник то прикрывался приторной вежливостью, то вёл себя нагло и развязно, словно зная, что ему ничего не будет. Всячески намекал, что у него наверху есть могущественные покровители с лохматыми лапами. Но самое вопиющее, что он прямо во время заседания старался подкупить меня окороком и аппетитными мясными обрезками. Грязно намекал, украдкой показывая мне из-за пазухи сервелат, как бы ненароком уронил связку сарделек… Но я был неумолим и непреклонен. Меня даже возмутила сама мысль, что он возомнил, будто меня можно купить!
И всё же я решил дать этому чиновнику последний шанс — человек всё-таки…
— Вы можете исправить своё преступление, если возьмёте всех потерпевших собак и кошек на своё попечение.
— Я что, больной? — скривился он. — У меня красивый и роскошный дом. Я слишком много в него вложил, чтобы заводить какой-то притон для зверья.
— Что ж, другого ответа я и не ждал, — с сожалением констатировал я. — В таком случае всё ваше имущество конфискуется в пользу собак и кошек. Теперь вам придётся жить на улице, в холоде и голоде. Быть может, вам помогут добрые люди…
Чиновник брезгливо поморщился, но ответить не успел. Внезапно в зал с криком и ругательствами ворвалась какая-то женщина. Она яростно размахивала палкой и вела себя весьма агрессивно. Это оказалась жена чиновника, такая же толстая и сытая, как и её муж.
— Я вас сама всех пересажу! — визжала она. — Ещё какие-то блохастые собаки будут указывать нам, как жить!
Тотчас же со своих мест вскочили охранники доберманы. Они культурно окружили женщину со всех сторон и зарычали, оскалив клыки.
И тут я проснулся. В полной растерянности я не знал, как мне относиться к столь необычному сновидению. Однако вскоре, влекомый новыми событиями дня, я о нём напрочь забыл.
Через неделю мне приснилось продолжение. На этот раз какая-то высокая комиссия из людей запретила мне быть судьёй и лишила всех наград и званий. Там присутствовала и эта женщина с палкой, которая оказалась заместителем губернатора по социальным вопросам и культуре. Она лично отбирала у меня мантию и жабо, глумилась и издевалась надо мной нещадно, дёргала за хвост. Её муж, как я понял, обжаловал мой приговор в другом суде, где судьёй был человек. Этот судья не только отменил мой честный и справедливый вердикт, но и назначил этого коррумпированного чиновника директором мясокомбината. Потом во сне я ещё встречался со многими кошками и собаками, и они мне жаловались, что теперь в колбасу мясо не докладывают. О пельменях и вовсе говорить смешно.
Да, такая вот катавасия. Самое страшное, после этих снов я засомневался, что люди добрый и справедливый мир построили. У меня даже на какое-то время лапы опустились.
Из книги А.Завьялова «Написано лапой и хвостом. Книга вторая»

Записки смышленой собаки

Эволюция

Я раньше не понимал, почему природа так долго раскачивалась. Миллионы лет ей понадобилось, чтобы собак создать. Столько потерянного времени… Но по-другому и быть не могло. Природа хотела, чтобы животные сами выбрали, кому из них разумными становиться. В честной борьбе и на соревнованиях. На нашей планете человек из обезьяны получился, а на какой-нибудь другой планете наверняка — из волков и собак. Во Вселенной мириады разных планет, и нет никакого смысла везде только из обезьян людей лепить. Любой вид животных может разумным стать. Для природы мы все равны, она всех любит, и поэтому во Вселенной всё происходит честно, естественно и без культового выпячивания. Это ещё дедушка Дарвин подметил.
Природа всегда к мнению животных прислушивается. Хотя иной раз выходит абсурд какой-то. Вот, например, с динозаврами промашка вышла. Сильно она их прихотям потакала, а они только крупнее и сильнее хотели быть. Травоядные думали, что больших и сильных не трогают, а хищникам подавай клыки помощнее и удар сильный. И этот гигантизм эволюцию в тупик завёл.
Мне часто одни и те же похожие сны снятся. Будто я в школе, где Оля и Никита учатся, учителем работаю. Какие только предметы я во сне ни преподавал — и основы дрессировки собак, и математику, и алгебру с геометрией, и физику с химией, и, конечно же, русский язык и литературу. Никите и Оле я, само собой, только пятёрки ставлю. Даже к доске не вызываю, сразу жирненькую пятёрочку в журнал рисую. Ученики все разные. Некоторые тихо себя ведут, а другие всё время меня за хвост дёргают. Есть там один трудный мальчик… Я его пса в школу вызывал. Мы с ним долго лаялись, а потом мне пришлось его даже потрепать маленько. Увы, на поведении мальчика это никак не отразилось.
Однажды на уроке биологии ученики меня спросили, чем собаки от людей отличаются.
Вопрос застал меня врасплох, я даже растерялся.
— Ну, не знаю… — задумался я. — Отличий не так уж много… Внутренне мы абсолютно ничем не отличаемся, только внешне. У нас есть хвосты, а у людей хвостов нет. Ну и вообще строение скелета… У людей коленки вперёд, а у нас назад выпячивают. А ещё мы любить умеем сильнее. Наверное, потому что у нас души нет… Все знают: любовь собаки — самая настоящая.
— А кто сначала появились, травоядные или хищники? — спросила рыжая девочка.
Тут уж я не растерялся:
— Всё разнообразие жизни на Земле появилось благодаря разнообразию характеров. Даже из одного только вида животного может произойти всё что угодно — любые характеры, хищные и мирные. Даже близнецы-братья бывают совершенно разные, один — тихий и спокойный, а другой — злой и жестокий. Чем проще и (не люблю это слово) примитивней организм, тем он больше не предсказуем. Поэтому можно сказать, что хищники и травоядные появились одновременно.
— А любые животные могут разумными стать? — спросил пухленький мальчик.
— Любые. Больше всего шансов у всеядных. Ты, я вижу, хорошо питаешься… Но, как ни парадоксально, обычно разумными во Вселенной становятся хищники, которые редко питаются… Лосю, чтобы зимой прокормить свой огромный организм, надо семнадцать часов в сутки кормиться. У них очень низкокалорийная пища. А волк раз поел от пуза — и неделями может не есть. Это время он может посвятить наукам и творчеству, размышлениям о мироздании и смысле бытия… Но самое главное — умные животные стаями живут. А точнее — семьями. Вы, люди, тоже семьями живёте. Вы благодаря любви, дружбе и взаимовыручке разумными стали. А вот зайцы, например, одиночки. У них даже зайчихи всего недели две с зайчатами нянчатся, а чаще — сразу бросают. О котах и говорить нечего. Коты никогда ни при каких условиях разумными стать не могут!
— Это потому что они одиночки? — спросил светловолосый мальчик в очках.
— Да, и по этому тоже…
— Но ведь львы семьями живут, прайдами…
Я задумался.
— Ну… разве что львы… Они из всех кошачьих самые благородные. У львов даже грива, как у людей, растёт. Если бы им никто не мешал, они бы через миллион лет на двух лапах ходить научились, а там, глядишь, и отстроили бы свою цивилизацию.
Потом мы обратились к теме урока, и я рассказал ученикам о профессоре Павлове.
— Профессор был большой друг собак, — вдохновенно преподавал я. — Он кормил их каждый день парной телятиной и самыми отборными деликатесами. Но ему всё равно казалось, что собаки голодают. На свою беду, он не понимал собачьего языка и очень переживал по этому поводу. И тогда, чтобы не пропустить момент, когда собаки проголодаются, он им всем просверлил дрелью отверстия в брюшной полости победитовым сверлом и вставил специальные трубки прямо в желудок. Как только из трубок начинал капать желудочный сок, профессор сразу бежал на кухню, открывал холодильник и, не мешкая, накладывал в миски самую отборную еду. Все ковры и паласы в доме были залиты желудочным соком, а у собак пропал аппетит, так как переваривать пищу было нечем, но зато профессор Павлов открыл важный биологический закон. Потом за это собаке памятник поставили. Ну-ка, Никита, скажи, какой закон открыл профессор Павлов?
— Закон условного и безусловного рефлекса.
— Правильно, садись, пять с плюсом. А ещё был такой профессор Преображенский. Он тоже был большой друг собак. О его дружбе с дворняжкой Шариком прекрасно рассказал Михаил Булгаков в своей повести «Собачье сердце». Профессор Преображенский тоже, увы, не понимал собачьего языка и тоже боялся оставить своего любимого Шарика голодным. Он знал о методе кормления профессора Павлова, но решил пойти ещё дальше. В результате применения различных препаратов и хирургическим путём он сделал из Шарика человека. Да, Шарик действительно превратился в человека, но, увы, ничем хорошим это не закончилось. Собака не смогла жить по жестоким и коварным человеческим законам. Пытаясь как-то приспособиться, Шарик всё больше и больше терял свои прекрасные собачьи качества. Взамен же впитывал пороки и дурные наклонности. В результате он превратился в плохого и ограниченного человека. Пришлось профессору Преображенскому обратно из человека собаку делать.
Я выдержал паузу, вздохнул и подытожил:
— Всё дело в том, дети, что хирургическим путём нельзя получить знания. Только знания облагораживают человека, делают его лучше и наполняют его жизнь смыслом. Чтобы получить образование, Шарику нужно было долго и прилежно учиться. А он уже был взрослый и не хотел ходить в школу. Поэтому чтобы стать настоящими людьми, вы должны учиться хорошо, быть умными и образованными. Знания побеждают все страхи и лечат от всех болезней. Чем больше вы будете знать, тем интереснее вам будет жить. Я хочу, чтобы вы все стали большими учёными. Учёные живут очень интересной и увлекательной жизнью. Нет ничего питательней, чем грызть гранит науки. Это как сахарную косточку обгладывать. Из меня, увы, учёного уже не получится: в университет меня не пустили из-за хвоста… А перед вами все дороги открыты. Вы должны сделать мир лучше и добрее. Чтобы не было бездомных собак и котов вообще… Вы можете мне верить: разумом собаки держится мир. Это один очень мудрый человек сказал. Он в древние века жил. А в древние века всегда одну только мудрость говорили…
В следующем сне на уроке литературы опять всплыл профессор Павлов. Мы разбирали второй том «Мёртвых душ» Н.Гоголя — мне чудом удалось спасти сгоревшую рукопись. В девяносто седьмой главе Чичиков приехал на птице-тройке к профессору Павлову в научно-исследовательский институт. Там есть такой отрывок.
— Слышал я, вы опыты на собачках ставите? — спросил Чичиков.
— Что значит опыты? — нахмурился профессор Павлов. — Мы вместе работаем над серьёзными научными проблемами.
— Да разве ж я против-с? — расплылся в елейной улыбке Чичиков. — Ставьте на здоровье! Просто я подумал, может, у вас собачки того… есть почившие?
— К сожалению, есть, никак не могу наладить режим питания.
— Печально-с, печально-с… — покачал головой Чичиков. — А вы знаете, отдайте их мне!
— Кого? — опешил профессор Павлов.
— Ну, этих… которые уже умерли-с…
— Так они же мёртвые!
— Ну-с… скажем так, несуществующие… Вам же всё равно приходится за них ревизскую сказку подавать в «Общество Защиты Животных», так ведь? А я согласен на себя взять сие хлопотное предприятие. Мы оформим сделку только на бумаге. От вас нужна сущая безделица…
Профессор Павлов пришёл в сильное волнение и выставил Чичикова за дверь лаборатории, ещё и собак на него спустил. Они порвали ему канифасовые панталоны и забрызгали всего желудочным соком.
Мы детально разобрали эту главу, а потом перешли к чтению стихов. Ученики мне всё время читают стихи о животных, особенно про собак, и я им, естественно, за это пятёрки ставлю. И мне совсем неважно, чтобы от зубов отскакивало, главное, чтобы от сердца шло, из души.
И вот читают школьники стихи, а я глаза прикрыл, улавливая чарующие звуки поэзии, и тут вдруг в класс вошла завуч школы Кривдина Питбульевна, злобная питбульша в наморднике. Раньше она всё время злобно кусала учеников и даже загрызла пятерых насовсем, но начальство из Ведомства образования дело замяло. Её оставили на прежней должности, только обязали намордник носить.
— Это чем вы тут занимаетесь? — ехидно спросила она.
— Изучаем второй том «Мёртвых душ» Николая Васильевича Гоголя, — ответил я.
— Не надо меня обманывать! У меня очень чуткий слух. Я из учительской услышала, что вы тут стихи читаете.
— Ну да, мы читали стихотворения. И что здесь плохого? Поэзия облагораживает.
— Вы в своём уме? — взвыла завуч. — Гоголь не писал стихов! И если вы будете уходить от школьной программы, мы будем вынуждены с вами расстаться!
— Если хотите знать, Кривдина Питбульевна, — спокойно сказал я, — «Мёртвые души» — это поэма. Гоголь был самым настоящим поэтом.
Питбульша сразу как-то обмякла, растерялась и заюлила:
— А я и не утверждала, что он не поэт. Я не говорила, что он поэмы не писал, я сказала, что он стихов не писал. А это две большие разницы! И почему это дети у вас улыбаются на уроках? Вы считаете, это нормально?
— Да, это прекрасно, Кривдина Питбульевна. Дети счастливы, — значит, я прививаю доброе, вечное…
— После урока зайдите, Николай Николаевич, пожалуйста, ко мне в кабинет. У нас будет серьёзный разговор, — чеканя каждое слово, сквозь намордник процедила она и обратилась к детям: — А вам, бестолочи недоразвитые, напоминаю в очередной раз: вы в первую очередь должны зубрить заданный материал и не отвлекаться на непонятно что!
Она скрылась за дверью, а я выждал некоторое время, вздохнул и сказал:
— Вот так, дети, даже среди разумных собак попадаются не совсем адекватные особы. Что поделаешь, разнообразие характеров и внутри одного вида должно быть максимально разнообразным. Только так развитие жизни — эволюция может продолжаться.
Из книги А.Завьялова «Написано лапой и хвостом. Книга вторая»

Записки смышленой собаки

Из книги «Написано лапой и хвостом»

Белка, Стрелка и моё скромное имя
В одну из встреч, когда я принёс кухонный дуршлаг, у меня с Бураном забавный разговор вышел. В тот раз я совсем не в духе был.
Увидел меня Буран, такого понурого и задумчивого, покачал головой и спросил:
— У тебя что-то случилось?
— Да вот, вчера разговор людей по телевизору слышал, — пожаловался я. — Они там говорили, что планета перенаселена кошками и собаками. Теперь вот решают, что с нами делать.
— Тоже мне проблема! Во Вселенной мириады звёзд и планет не счесть! Выбирай любую пригодную для жизни и селись на здоровье!
— Про звёзды они тоже говорили. Вот только, как я понял, даже до ближайшей звезды долететь невозможно. На самом быстром корабле до неё тысячи лет добираться.
Буран долго на меня недоумённо смотрел, а потом спросил:
— Они что, через космос собираются лететь?
— Ну да. А как ещё?
— Ничего себе, такого круголя давать! — усмехнулся он. — Люди что, больные? Не в ту сторону смотрят. Надо же через Солнце лететь!
— Как это? — опешил я.
— До Солнца за восемь минут долететь можно. Если, конечно, со скоростью света. Да и с меньшей скоростью — тоже недолго. Через наше Солнце запросто в другую звёздную систему попасть можно.
— Ты что-то путаешь… — растерянно промямлил я. — На Солнце сгореть можно. Там миллионы градусов.
— Это только кажется. На Солнце тёмные пятна есть. Вот в них и нужно нырять. Там прохладней. Это и есть специальные туннели для связи между звёздами.
— Да ну, к Солнцу даже близко подлететь невозможно.
— А инопланетяне как прилетают? Они как раз через Солнце к нам попадают. Вот когда вспышка на Солнце — это значит их космический корабль из Солнца вылетел. Я своими ушами это от инопланетян слышал.
— Ты инопланетян видел? — удивился я.
— А то как же, они с хозяином часто встречаются.
— И какие они?
— Да обыкновенные — как люди. Только у одних зеленоватый цвет лица, а у других — синеватый.
«Надо же, какой Снежный человек загадочный! С инопланетянами контактирует, а нас игнорирует…» — подумал я, а вслух спросил: — Как же это они через Солнце летают?
— Ничего тут странного нет, — важничал Буран. — Солнце, оно же не твёрдое, а газообразное. Оно, как наш воздух. Горячее, конечно, но если потренироваться, можно к жаре привыкнуть. Жар костей не ломит. А если побольше льда с собой взять, тогда никакой жар не страшен.
— Сколько же это льда надо? — засомневался я. — Никакой лёд миллионы градусов не выдержит!
Буран раздумчиво посмотрел на меня и говорит:
— Вообще-то я краем уха слышал от инопланетян этих, что они как-то для себя Солнце холодным делают. Мол, энергию в информацию преобразовать можно, а температура — понятие относительное. Тогда никакой лёд не нужен.
Буран, видать, не знал, что я в физике как лошадь подкован.
— Как это температура относительна? — возразил я. — Дедушка Эйнштейн ничего такого про температуру не говорил. По его теории — это пространство и время относительны, а всякая материя — это энергия. А про температуру — ничего.
— Вот-вот! Температура та же энергия. А сейчас твоим людям нужно природу энергии понять. Теперь пусть учёные докажут, что энергия тоже нечто другое.
Я спорить не стал. Честно признаться, меня давно гложут сомнения: я давно заметил, что не только время и пространство, но и много чего относительного в природе. Вот хоть котов взять. Кот — понятие относительное, тут и говорить нечего. Это ещё учёный Шредингер сказал, что кот — это код к пониманию мироздания. Он своего кота в сундук запирал, а потом прикидывался, что не знает, есть там кот или его нет. Бывало, что и правда кот девался куда-то…
И вдруг я вспомнил:
— Буран, а ведь, я слышал, бывает такой огонь, который не обжигает.
— Вот-вот, тут собака зарыта! — обрадовался он. — Людям надо этот огонь изучить и понять его физику.
— А ещё я слышал, что учёные до сих пор головы ломают, почему кометы не сгорают в фотосфере Солнца. Ведь кометы изо льда, а лёд уже при 2° по Цельсию плавится.
— Вот и инопланетяне говорили, что чем ближе к Солнцу, тем оно холоднее.
— И всё же странно это… А в Солнце-то что делать?
Тут Буран сел на любимого конька и взялся объяснять, старательно раскладывая по полочкам тонкости мироздания. Рассказывал сумбурно, часто путался, поэтому передам его лекцию своими словами.
Схема покорения Вселенной примерно такая. Главное, нацелиться через Солнце на нужную звезду и в тёмное пятно попасть. А там всё просто: ныряешь в одну звезду, а выныриваешь уже в другой звёздной системе. Все пригодные для жизни планеты недалеко от своих звёзд находятся, поэтому ни к чему тратить время и топливо на перелёты. Тут же, возле звезды, посмотрел мощным телескопом на ближайшие планеты, измерил, находятся ли они на нужном расстоянии от звезды, прикинул массы планет, прозондировал их разными приборами, и сразу ясно, пригодны они для жизни людей и собак или нет. Если нет подходящих планет, можно на другую звездную систему нацелиться, нырнув опять в звезду. И так можно очень даже в короткий срок множество звёздных систем изучить. И никакие сверхскорости не нужны. Всё расстояние, которое преодолеть нужно, это долететь до Солнца и обратно. А там ныряй из одной звезды в другую и карты составляй, исследования проводи. И вот таким нехитрым способом можно даже в другой галактике очутиться. Тут, главное, до центра галактики добраться. А там в Чёрную дыру нырнул, и вот тебе уже другая галактика.
— Нужно только двигатель на ядерном топливе, — заключил Буран. — Я слышал, у людей он уже есть. Его надолго хватит, и места много не занимает. Тогда можно колбасы побольше взять и тушёнки.
— Вроде есть такой двигатель… — задумчиво сказал я. — А почему инопланетяне до сих пор людям не показываются? Не хотят с ними общаться?
— Не любят они людей. Люди злые, воинственные, а главное, животных обижают. Если инопланетяне узнают, что я о них пробулькнулся, боюсь, мне попадёт.
— Я никому не скажу.
— Да ладно, наоборот, пусть люди знают, а то начнут ещё собак и кошек с планеты выселять. Я как-нибудь выкручусь.
Потом Буран ударился в умопомрачительную физику и наплёл ещё много всего. Говорил, что все звёзды связаны друг с другом какой-то мгновенной и таинственной связью. Это только кажется, что пространство пустое и безмолвное. Вокруг каждой звезды какая-то таинственная материя, которую люди тёмной называют. Она подключена к звезде и от него энергией питается.
— Через Солнце инопланетяне и связь со своей планетой держат, — объяснял Буран. — Я сам видел, как один из них по видеоэкрану со своими родными разговаривал. Какая-то это особенная связь, о которой люди не знают, но она мгновенная на любые расстояния. Вот люди сейчас оптические и радиотелескопы, и всякие там приборы во тьму Вселенной направили, но оттуда информация приходит, которой уже миллионы и миллиарды лет. Свежую информацию только через Солнце и через эту таинственную материю получить можно. На Солнце и нужно все приборы направлять.
В конце разговора я попросил:
— Слушай, а ты не мог бы меня с инопланетянами познакомить?
— Нет, это исключено, — твёрдо сказал он и важно добавил: — Но если появятся какие-нибудь вопросы, спрашивай, не стесняйся.
Мы расстались, а я ещё долго размышлял и переваривал странную информацию. Потом решил своей волчице рассказать. Но для начала придумал её отвлечь от повседневной скуки…
Пришёл я к Серой Шапочке и говорю:
— Люди скоро к другим звёздам полетят. Решили сначала на собаках испытания провести.
— При чём здесь собаки? — растерялась она.
— Потому что не люди первыми в космосе побывали, а собаки — Белка и Стрелка. Тогда все животные боялись в космос лететь, и только собаки согласились. А теперь нужно на Солнце лететь. А это не шутки… Колоссальная ответственность… Люди рисковать не будут, сначала собак туда запустят.
Серомашка внимательно на меня посмотрела и спросила:
— Не пойму, к чему ты клонишь?
— Ну… мне предложили…
— Как?! — оторопела она. — Ты полетишь на Солнце?
— Да. Это единственный путь прорваться к звёздам.
— Но ведь там страшное пекло! Ты сгоришь!
— Что поделаешь… — скромно потупился я и с дрожью в голосе добавил: — Пусть я погибну, зато люди после меня смогут летать на Солнце без страха и…
— Даже и не думай! Не пущу! — не своим голосом взвыла Серая Шапочка. — На Солнце — не пущу!
Невольно я поджал уши, но самообладание не потерял.
— Если не через Солнце, тогда в триллионы раз дальше. Сама подумай.
— Ничего, это не крюк для бешеной собаки… На Солнце ты точно сгоришь!
— Прости, всё уже решено, — хмурясь и пряча глаза, покачал я головой. — Я зачислен в команду солнечных космонавтов. Уже прошёл медицинское обследование. Меня сегодня на центрифуге крутили.
Серомашка молчала. Я поднял глаза и оторопел: она смотрела на меня обезумевшим взором и, вывалив дрожащий язык, не могла произнести ни слова. Её глаза наполнились слезами, как цветы росой. Я подвинулся к ней поближе и, пытаясь хоть как-то успокоить, погладил её лапой по взъерошенной голове.
— Что сделаешь, так уж сложилось, — мямлил я, — собак всегда в самое пекло посылают. Людьми рисковать нельзя. Какой-то собаке всё равно лететь придётся, пусть уж буду я…
— У тебя волчата маленькие, — всхлипывая, скулила Серомашка. — Как можно отца у детей отнимать! Почему ты не сказал, что ты многодетный отец?
— Если бы люди узнали, что я на волчице женат, меня бы вообще в космонавты не взяли…
— И правильно бы сделали! Зачем ты туда полез? Что там такого, в этом твоём космосе?
— Прости, но такой шанс выпадает только раз в жизни. Я с детства мечтал в космос полететь. А тут другие звёзды и галактики.
— А волчатам что я скажу? Ты о них подумал?
— Ты же знаешь, стая волчат не бросит. А через пару лет они, может, уже свои стаи сколотят. Все волчата рано или поздно сбегают и забывают своих родителей. Такова жизнь. Но если наши волчата будут знать, что их отец — великий космонавт и погиб при исполнении на Солнце, они всю жизнь будут помнить и гордиться. Другие волки им завидовать будут.
Серомашка чуть успокоилась, утерла лапой слёзы и сказала:
— Всё равно я тебя одного не отпущу. С тобой полечу. Погибнем, так вместе.
Такой поворот я не ожидал. И всё же виду не подал и говорю:
— Я уже просил за тебя, но мне наотрез отказали. Люди волков в космонавты не берут. Ты просто медкомиссию не пройдёшь. Да и скафандра на волков нет.
— Пусть только попробуют меня не пустить! Я их всех загрызу!
— Это бесполезно, тебя и на выстрел к космическому кораблю не подпустят.
— Я всё равно не отступлюсь! Как так можно: послать беззащитную собаку, одну, на верную гибель! Да что они там совсем с ума посходили?!
— Напрасно ты так: у людей всё продумано, — вкрадчиво сказал я. — Может, всё обойдётся, и я не погибну. И потом, я же не один лечу…
— А с кем? — встрепенулась Серая Шапочка.
— Да так… с собачкой одной… Жучка её зовут…
— Что?.. — вскрикнула она и тут же вцепилась мне в бок.
Я рванулся, и клок шерсти остался у неё в зубах.
Отбежать далеко мне не удалось. На склоне горки Серомашка меня настигла, и мы кубарем покатились в овраг.

Записки Никитина-Долголапого

Из книги «Написано лапой и хвостом. Книга третья»

Музей Горлея
Пошли мы как-то всей семьёй в «Зоологический музей». Музейщики долго не хотели меня пускать — мол, собакам нельзя, — но папа дал на лапу, и меня пропустили. Уже внутри я понял причину их странного поведения: им есть что скрывать, они опасаются огласки… Боятся, что и другие животные узнают, что творится за стенами этого, казалось бы, благопристойного заведения…
Ещё до входа в музей я почувствовал негативную и гнетущую атмосферу. Однако не прислушался, легкомысленно отмахнувшись лапой. Подумал, это со мной что-то не так, обычное недомогание. А внутрь зашли — я сразу косулю увидел. Обрадовался и, завиляв хвостом, побежал с ней знакомиться — да тут же и замер как вкопанный. Косуля вся такая недвижно стоит, и глаза немигаючи в одну точку уставились. Оглянулся я по сторонам, а вокруг все звери и птицы неживые. Самые они настоящие, только глаза стеклянные. У меня от ужаса шерсть на загривке вздыбилась, и сразу зелёная тоска навалилась. Я и раньше слышал, что люди из животных чучела делают, но думал, что этим только браконьеры занимаются. А это, оказывается, общечеловеческая забава.
А ещё я сразу за Олю испугался. Подумал, что её детская ранимая психика может не выдержать. Если уж я, взрослый кобель, испытываю невыносимое душевное потрясение, что уж говорить о детях.
Эх, был бы я один, я бы устроил этим музейщикам увлекательную таксидермию ! Но рядом со мной была моя семья, и мне пришлось взять себя в лапы. «Посмотрел бы я на вас, если бы из вас чучел наделали», — обиженно подумал я и, опустив голову и хвост, покорно поплёлся рядом с Никитой. Хозяин и все наши с интересом крутили головами, а я лишь изредка поглядывал на кабанов, лосей, глухарей, уток… Разве что задержался на экспозиции, где росомаха с рысью дерётся… Рысь в страхе на дерево запрыгнула, в глазах ужас, пасть раззявила — видать, с испугу голосит. А росомаха её за лапу зубами ухватила и вниз тащит.
Зашли мы в следующий зал, а там охота на лося показана. Огромный лось от волков отбивается. Всё как на полянке лесной. Снег словно настоящий, только не тает. Кусты и жухлая трава из-под сугробов и рытвин выглядывают, а на стенах панорама живой тайги.
Пятеро волков сохатого со всех сторон обступили, шерсть ощетинили, пасти с острыми клыками раззявили. Глаза у волков кровью налиты, огнём полыхают. И где это люди у волков такие глаза видели? Оборотни какие-то, а не волки. Волчица спину изогнула, брюхом к снегу прижалась и к прыжку изготовилась. А матёрый волчище и вовсе… в полёте — на тоненьких лесках висит в воздухе. Словно застывший миг за долю секунды до того, как в шею вцепится. Другие волки тоже во всяких ракурсах. Свирепствуют в охотничьем азарте, мечутся вокруг сохатого. А лось весь такой напруженный, разлапистые рога выставил и правое копыто наизготовку.
Я равнодушно рассматривал липовую безжизненную композицию, и вдруг мой взгляд замер на волчице… Холодок пробежал по моей спине, комок подступил к горлу, и глаза махом наполнились слезами. Я узнал Грызю. Ту самую милую Грызю, которая была влюблена в меня, а потом замуж за Варфоломея вышла. Я о них рассказывал. Я знал, что Грызя и Варфоломей погибли при невыясненных обстоятельствах, но всё-таки надеялся, не хотел верить. И вот прояснилось…
Грызя и Варфоломей поселились далеко в тайге, и мы встречались всего пару раз. Я видел их прекрасных волчат, знал, что у них сильная и успешная стая. Наверно, это их и сгубило. Год назад пришло известие, что Грызю, Варфоломея и двух их переярков расстреляли с вертолёта. Правда, ещё ходили слухи, что Грызя в капкан попала, а Варфоломея застрелили на приваде. Вообще-то на них долго охотились, не раз обкладывали флажками, но они всегда ускользали из оклада. Это я научил Грызю не бояться красных флажков, хотя и Варфоломей знал, что флажки — это чистой воды профанация. И всё-таки их где-то подстерегли.
…Я смотрел на Грызю, и меня била истерика… Как будто меня пинком под дых ударили, точно комок ржавой колючей проволоки затолкали к самому сердцу. Реву как щенок, подвываю и сдержаться не могу. Увидел Никита, какая у меня невыносимая боль в глазах, и встревожился.
— Коляш, ну, что с тобой? — ласково погладил он меня. — Волков испугался? Вот дурачок: они же неживые.
— Кольке, наверно, зверюшек жалко, — сказала Оля. — Мне их тоже жалко. Лося особенно.
Тут к нам подскочила тётенька с шишкой волос на голове и в очках и зашипела:
— Сейчас же выведите собаку из зала! Она нам всех посетителей распугает!
Папа снова дал тётеньке на лапу, и она отстала.
— Николай, будь мужчиной! — с улыбкой сказал он. — Это музей. В музее надо вести себя тихо.
Я с трудом успокоился. А потом даже не помню, как в машине оказался. По дороге я всё время думал о Грызе и Варфоломее. Наверно, мне надо было жениться на Грызе, тогда бы и жизнь её сложилась иначе… А с другой стороны… Эх, как же недолго длилось их счастье! И всё-таки я верю, что их любовь не была напрасной. Где-то ещё бродят их двое волчат, и природа обязательно сохранит их, чтобы волчья цивилизация обогатилась какой-то необычной и уникальной генетикой.
Той же ночью приснился мне страшный сон. Будто наши волки открыли в лесу музей и в нём чучела людей выставили. Назвали его «Музей Горлея».
Серая Шапочка лично проводила экскурсию. От посетителей просто отбою не было — и хищники, и травоядные, и птицы… Всех возрастов, от мала до велика.
Медведь Миша похвалил:
— Да, шикарный музей отгрохали! Не зря скидывались… А чучела людей настоящие?
— Разумеется, настоящие, — важничая, ответила Серомашка. — Это всё реальные люди. У нас есть даже знаменитые личности, которые оставили заметные следы в истории человечества…
Что и говорить, экспозиции просто захватывающие… Даже реалистичнее, чем в «Зоологическом музее» у людей. Серомашка водила животных из зала в зал и подробно всё объясняла. Вот чучело охотника, который с равнодушным видом пальцами сдавливает трепещущее сердце соболя, попавшегося в капкан. А рядом другое чучело — длинным ножом разделывает лося. Тут чучело приставило карабин к уху спящему в берлоге медведю. Вот чучело колет вилами беременную барсучиху. Здесь два чучела разоряют хатку бобров. В сторонке лежат в ряд мёртвые бобёр с бобрихой и их четверо бобрят. А в этом зале охотники по «пернатой дичи». Одно чучело такое радостное и счастливое, улыбка до ушей, в каждой руке по пять битых уток — небрежно за шеи болтает. Другое чучело в победном порыве руки с гусыней и гусаком вскинуло. Наверно, влюблённых подбил. Гуси на всю жизнь супружеские пары создают, верные они, нерозначники, как и лебеди. Рядом ещё одно чучело несёт гусят-сеголетков, которые только жить начинали. Дети ещё. Первый раз на юг полетели. А вот и самих лебедей чучело за длинные шеи по земле волочит. Или вот группа чучел как бы фотографируются на фоне поверженного зубра. А здесь уже два чучела на снегоходах олениху с оленёнком по глубокому снегу нагоняют. И столько боли и ужаса в глазах матери и её ребёнка!
Музей до того огромный, что его за один сон не обойдёшь… Тут и реконструкция, как чучела людей беспомощных тюленей на берегу моря дубинами убивают. И весь берег мёртвыми тушами усеян. А вот чучела на лодках теми же дубинами напуганных оленей бьют, которые через реку переправляются. И у всех глаза алчные и азартные, неприятные до отвращения. А в этом огромном зале браконьеры с вертолёта на снежных баранов аргали охотятся. Из вертолёта чучело с ружьём высунулось. Одето чучело в камуфляж, из-под которого представительский костюм выглядывает, белоснежная рубашка и галстук. Лицо интеллигентное, сытое и лоснящееся. Вроде как очень высокопоставленный чиновник, уважаемый человек. Есть зал с и чучелами рыбаков. Это которые с динамитами и с электроудочками. В общем, полные от слёз глаза разбегаются… Необозримое множество всяких экспозиций, благо история человечества богатая и насущная, ну, или насыщенная, пресыщенная…
Медведь Мишка ткнул лапой на окровавленную тушу лося, которого чучело разделывало, и, облизнувшись, сказал:
— Аппетитный у вас сохатый… А чего это вы его сами-то не съели?
— Это люди в наших экспозициях — натуральные чучела, — ответила Серомашка. — Все они с детства увлекались убийством животных. А вот звери и птицы у нас — ненастоящие, искусственные. Изготовлены из пластмассы и специальных материалов. По современной технологии.
И правда, сразу не поймёшь. Бутафорские животные настолько искусно сделаны, что их от настоящих не отличишь. Побываешь в таком музее и задумаешься: может, людям уже хватит из животных чучела делать? Может, стоит у животных поучиться? И вообще, сейчас уже много фильмов о природе снимают. Ту же волчью охоту на лося и вживую посмотреть можно.
Серомашка так трогательно и проникновенно рассказывала, что все посетители в слезах плавали. Одна впечатлительная косуля вообще три раза в обморок падала.
В самом главном зале возвышалось чучело мистера Ю. К. Горлея.
— А это вообще был великий человек, — с иронией сказала Серая Шапочка. — Чтобы уничтожить муху цеце в Африке, он приказал убить всех животных. Муха цеце питается кровью, и он «разумно» рассудил, что, лишив муху пропитания, можно избавиться от неё. В общей сложности было убито пятьсот пятьдесят тысяч пятьсот девяносто четыре крупных животных — слонов, носорогов, жирафов, буйволов, антилоп, львов и многих других… И это не считая раненых, которые впоследствии умирали в муках. Всех этих животных никто не ел. Их просто сваливали в кучи, и они сгнивали.
Возмущённый рокот прокатился по залу. Все животные плакали. Впечатлительная косуля опять брякнулась в обморок.
— Да, это была страшная трагедия в истории африканских животных. К счастью, на нашей земле не было такого Горлея. Для нас мистер Горлей, разумеется, одиозная и зловещая фигура, но для людей… это был богатый и образованный человек. Он тихо и мирно почил в своём роскошном замке в преклонном возрасте в окружении любящих детей, внуков и правнуков. Однако мы разыскали его, наши таксидермисты омолодили, и теперь это достойный экспонат нашего музея. В честь него и названы наш музей и просека, на которой находится это величественное здание.
— А как же муха цеце? — спросила наивная зайчиха.
— Муха цеце и поныне здравствует. Чтобы выжить, ей достаточно мелких грызунов и насекомых. Кровью людей она тоже питается…
И тут Серомашку срочно куда-то вызвали, и её заменила волчица Эльза. Мило скалясь, она продолжила экскурсию. Все подошли к чучелу первобытного человека, рядом с которым замерли первобытные собаки. Среди них я с ужасом узнал себя… Да, это был точно я…
Эльза, ухмыляясь, показала на меня лапой и сказала:
— Это вымершая собака Каменного века. Первобытные люди приручили собак, чтобы они помогали им животных уничтожать. Увы, те с радостью согласились, а некоторые даже проявили небывалое рвение… — она опять небрежно махнула лапой. — Эта собака, например, охотилась на мамонта. Лично она убила последнего мастодонта…
И вдруг мой экспонат ожил…
— Это неправда! — взвыл я. — Я никогда не охотился на мамонтов! И мастодонта я не убивал! У дедушки Мамонта спросите! Я всех животных люблю!
Эльза зловеще светилась, а звери с застывшими физиономиями осуждающе смотрели на меня и медленно смыкали кольцо… А я в замешательстве шептал:
— Это не я! Не я! И Никита мой никого не обижает!
И тут я проснулся. Вскочил как ошпаренный и в страхе огляделся. Вокруг мелькали какие-то тени, и казалось, что заплаканные животные всё ещё маячат у меня перед глазами. Прошло немало времени, пока я не успокоился. И всё-таки этот сон крепко врезался в мою память. Теперь вот думаю, что же нужно сделать, чтобы люди образумились. А на Эльзу я нисколько не обиделся. Я же понимаю, что это всего лишь сон, кошмарные выкрутасы мозга после душевного потрясения.

Александр Завьялов - рассказы о тиграх и собаках
Криптовалюта Догикоин

Для назначения грамотного лечения важна качественная диагностика sheika-matka.ru — лучший информационный диагностический портал.

Не работает холодильник а морозилка работает: ищем и находим причины. Здесь agatservis.ru Описаны все виды поломок, способы их определения, самостоятельного устранения. Обрисованы и более сложные сбои, устраняемые только мастером. Подобраны тематические фото и видеоматериалы о поиске причин и устранением неисправностей. 

ICO были очень популярны в 2017 году, но тогда 80-90% ICO заканчивались скамом (токены обесценивались в ноль очень быстро). Но ради 10% успешных кейсов инвесторы готовы были рисковать. Конечно, большинство теряли в этих авантюрах свои деньги. С тех пор индустрия ICO и прочих токенсейлов ex4.ru претерпела ощутимое развитие и окрепла. Сегодня откровенных мошеннических ICO, когда организаторы собирают деньги инвесторов и затем сворачивают свою деятельность, становится всё меньше.

Пенсионерам подсказали socialnye-vyplaty-pensioneram.ru способ, который поможет повысить пенсию сразу на ощутимую сумму. Это позволит получить прибавку в 8700 рублей. Но нужно получить одну справку и предоставить ее в ПФР.

По данным journalovirus.ru Сбер, российская государственная компания и крупнейший банк страны, запускает биржевой фонд (ETF), получивший название Sber – Blockchain Economy (SBBE), который будет отслеживать показатели крупных криптофирм, таких как Coinbase и Galaxy Digital.

Основные правила эксплуатации холодильников

  1. Старайтесь не ставить горячую еду в холодильник.
  2. Не ставьте холодильник Expluataciya-holodilnika.ru в плохопроветриваемые углы.
  3. Старайтесь не задевать трубки холодильника, не царапайте морозилку, если хотите удалить снеговую шубу. 

Сайт zte-spb-repair.ru восстанавливает любые модели роутеров ZTE, так как мы имеем доступ к оригинальным запчастям даже редких гаджетов. Окончательная цена на работы зависит от модели роутеров и написана без учета стоимости требуемых комплектующих.

Поделиться с друзьями